неверно, так как надо не забывать, что в деле воспитания полноценного человека сочувствие – это ещё далеко не всё и что слишком много сочувствия могло бы оказаться столь же пагубно, как если бы его вовсе не было. Природа, как разумная мать, очень хорошо знает, что одной слепой материнской любви к своим детям – мало, что в деле воспитания нужна также разумная строгость. Она знает, что, прощая своим детям всё, потакая всем их наклонностям и прихотям, она может вырастить из них неприспособленных к трудностям жизни хлюпиков, привыкших сидеть на всём готовом, либо паразитов, норовящих устроиться в жизни так, чтоб за них всё другие делали.

Осуждающий смех – мудрый смех. Заставляя смеяться осуждающим смехом, природа как бы спешит развеселить нас, заставляет испытать эмоцию радости, чтобы мы не поддались эмоции жалости или сочувствию, поскольку проявление жалости в данном случае было бы неоправданной слабостью, идущей во вред воспитанию человека как полноценного члена общества.

Если смех радостный гладит нас по головке, как бы одобряя за наше хорошее поведение, то смех осуждающий гладит нас против шерсти, как бы высказывая неодобрение в шутливой форме (не деря при этом за волосы). Нам и это, конечно, обидно, но мы всё же должны сидеть смирно, учитывая, что наказание не так уж строго. Ведь никто нас не бьёт, не истязает, не заставляет терпеть муки голода или жажды, никто нас не убивает, в конце концов. Хотя часто говорят, что смех убивает, но он убивает лишь нравственно, а не физически, то есть не до смерти. Каждый раз, когда над нами смеются, мы расплачиваемся, в сущности, лишь чувством стыда или смущения от сознания, что сделали что-то не так, как следовало.

В соответствии с этим осуждающий смех наказывает проступки, заслуживающие лишь порицания, а не более крутых мер воздействия вроде кулачной расправы или тюремного заключения. В основном это проступки скорее невольные, чем преднамеренные или злонамеренные, ошибки отнюдь не роковые, легкомыслие не пагубное, недостатки в известной мере извинительные, от которых не может произойти большого вреда, то есть чего-либо такого, что может внушить эмоцию горя, гнева, негодования, страха, сострадания, жалости и т. п., то есть такую эмоцию, которая могла бы вытеснить из нашего сознания эмоцию радости, без которой не было бы и самого смеха. В общем, осмеиваемые поступки – это всегда какая-нибудь слабость, недостаток силы, однако не полное её отсутствие, поскольку полное отсутствие силы уже может вызвать сострадание, жалость.

В действительности мы никогда не смеёмся над силой, а восхищаемся ею, если, конечно, не боимся или не ненавидим её (когда она враждебна нам). В понятие силы для взрослого культурного человека входит не только сила физическая, но и умственная, нравственная, душевная, сила характера. Дети очень ценят силу физическую. Для них сильный человек, который поднимет огромную тяжесть, – предмет восторга и преклонения. Не меньше ценят они и ловкость, и выносливость, без которых одна грубая физическая сила почти ничего не значит. Взрослые, впрочем, – тоже. С каким восторгом приветствуют они на стадионе победителей в разных состязаниях.

Для первобытного человека, которому со всех сторон угрожала опасность, физическая сила была – всё. Но уже и в первобытном обществе много значили ум, опыт, знания, навыки, например при охоте на зверя. С развитием общества и общественной жизни человек стал оцениваться не только индивидуально, но и как достойный член коллектива. Уважали того, кто сделает что-либо для других, поддержит товарища или коллектив, не дрогнет в минуту общей опасности, не допустит прорыва на своём участке, не подведёт общества, то есть окажется сильным не только физически или умственно, но и нравственно, то есть общественно. Ведь понятие нравственности, морали, этики не существует вне общества. Нравственность, предписывающая нам правила поведения по отношению к другим людям, – понятие чисто общественное.

Таким образом, уважая силу (если она не является злой, отрицательной, направленной против нас, против общества силой), люди в то же время пренебрежительно относятся к слабости, осуждая её (осмеивая) как нечто нежелательное для себя. Сюда относятся, как сказано, не только физическая слабость, то есть недостаток физической силы, ловкости или выносливости, но и слабость умственная, то есть глупость, тупость, невежество, забывчивость, несообразительность; слабость воли, то есть слабохарактерность, нерешительность, нетерпеливость, отсутствие выдержки, излишняя торопливость; нравственная слабость, которая проявляется в недостатке мужества, то есть в трусости, в скупости, эгоизме и пр.

Нерешительность, которая часто смешит нас, доказывает слабость воли; рассеянность, которая также безусловно смешна, доказывает слабость внимания. Кто станет смеяться над хладнокровием, самообладанием, выдержкой? Владеющий собой не смешон. Зато многие посмеются над нервничающим, нетерпеливым. Он-то как раз обнаруживает недостаток самообладания. Хвастают всегда мнимыми достоинствами. Хвастовство потому и смешно, что обнаруживает недостаток приписываемых себе достоинств. Хитрость демонстрирует не столько силу ума, сколько его слабость, поэтому она и смешит, как только бывает замечена.

Ребёнок охотно посмеётся над человеком, у которого сорвало с головы ветром шляпу. Как же не смеяться над ним? Ведь он разиня, то есть человек рассеянный, со слабым вниманием, а разиня и о камень споткнётся, и штаны с него свалятся, если же возьмётся забивать гвоздь, то забьёт его не туда, куда следует, или стукнет молотком не по гвоздю, а по собственному затылку.

Дети, а также души простые, непосредственные, неразвитые способны смеяться над длинными носами, кривыми ногами, толстыми животами, над хриплыми или пискливыми голосами, над некрасивой, неизящной походкой, короче говоря, над слабостью или недостатком грации, гармоничности, красоты, то есть правильных эстетических пропорций, движений, звуков. Это вполне закономерно, так как если мы осмеиваем слабость физическую, умственную, нравственную или этическую, то должны также осмеивать и слабость эстетическую, которая является продолжением первых трёх. Красота, гармония, грация – та же сила. Верность, соразмерность человеческих пропорций обеспечивает наибольшую жизненную силу, жизнеспособность. Человек с кривыми ногами или с толстым животом неуклюж, неповоротлив. Он не может быть в достаточной степени ловким, а над неловкими, как мы уже убедились, смеются. Такое же впечатление неуклюжести производит и человек с неграциозной, подпрыгивающей, шаркающей или приседающей на каждом шагу походкой.

Для ребёнка слишком малого нет ни смешных, ни страшных физиономий. Для него те физиономии хороши, к которым он привык с младенческого возраста. Если среди этих физиономий не было особенно длинноносых, то, встретив случайно какую-нибудь длинноносую тётку на улице, ребёнок может представить, что она прищемила себе нос, сунув его куда-нибудь по собственной неосторожности, или что кто-нибудь оттянул ей нос в драке, в которой она не сумела проявить достаточной ловкости. Мелькнувшая таким образом мысль может вызвать у ребёнка