не мог совершить крутой поворот и некоторое время удирал от машины вдоль мостовой, причём споткнулся и чуть не упал. В тот же момент я услышал, как сзади кто-то тоненько рассмеялся.

Выскочив чуть ли не из-под самых колёс машины и повернув к тротуару, я увидел, что смеялись две маленькие девчонки, стоявшие впереди толпы пешеходов, пропускавших перед собой поток транспорта. Заметив, что я гляжу на них, а глядел я, наверно, довольно сердито, девочки перестали смеяться и только потихоньку фыркали, отворачиваясь в сторону. Видно, никак не могли успокоиться, вспоминая, какой у меня был вид, когда я, согнувшись в три погибели, с тяжёлым портфелем в руках и съехавшей на глаза шляпой задавал стрекача от машины. Правда, я не упал, но был недалёк от этого, так как споткнулся и чуть не зарылся, как говорят, носом в землю.

Справедливость требует отметить, что из взрослых людей никто не смеялся. Многие испуганно поглядывали на меня, а одна гражданка, когда я встретился с нею взглядом, даже как-то сочувственно покачала головой.

Другой случай произошёл в школе.

Один мой знакомый поэт уговорил меня пойти с ним на литературный утренник в школу, где он должен был провести встречу с учащимися младших классов. Встреча происходила в большом зрительном зале с эстрадой. И вот, как всегда в таких случаях делается, после того как поэт рассказал о своей работе и прочитал стихи, к нему из зала направился маленький ученик (конечно, заранее подученный взрослыми), чтобы выразить поэту благодарность за его выступление. Для того чтобы взойти на эстраду, маленькому оратору необходимо было подняться по небольшой лестничке в четыре ступеньки. Три ступенечки он беспрепятственно одолел, но на четвёртой споткнулся и, вытянув вперёд руки, брякнулся плашмя на эстраду прямо к ногам поэта. Весь зал так и грохнул. Смеялись все: и мальчики, и девочки, и маленькие, и те, что постарше.

Не знаю, смеялись бы вполне взрослые люди на своём вполне взрослом собрании при обсуждении какого-нибудь важного вопроса, если бы какой-нибудь вполне взрослый оратор, поднимаясь по ступенькам на трибуну, вот так вдруг споткнулся и растянулся во весь рост на трибуне. Этого я, повторяю, не знаю, но зато твёрдо знаю, что дети смеялись с большой охотой. Впоследствии очень просто могло оказаться, что бедный мальчонка сломал себе руку, ногу, повредил нос или что-нибудь ещё; все могли сожалеть, что так необдуманно посмеялись над ним, но самого смеха-то уж никак нельзя было бы зачеркнуть.

Ещё одно наблюдение.

Однажды я шёл по улице (дело было зимой), а впереди меня шагал какой-то гражданин интеллигентного вида в чёрном пальто и шляпе. Впрочем, эти подробности я разглядел лишь потом, потому что в первую очередь увидел, как кто-то впереди резко взмахнул руками, словно собрался взлететь кверху. От неожиданности я даже задержал шаг, а взмахнувший руками между тем рухнул вдруг вниз и сел посреди тротуара.

«Да он просто упал!» – сообразил я и в тот же момент почувствовал, что сейчас рассмеюсь. Весёлое настроение почему-то овладело вдруг мной. Что-то словно толкнуло изнутри в грудь, и я готов был заржать самым нелепым образом, но вовремя спохватился и подавил смех. Помню, я даже смутился и огляделся по сторонам, чтоб узнать, не заметил ли кто улыбки на моём лице. Хотя своего лица я и не мог видеть, но сильно подозреваю, что непрошеная улыбка уже была.

После этого меня долго не оставляло чувство неловкости.

«Ну вот! – сокрушался я. – Человек упал, внутри у него могло что-нибудь лопнуть, а я смеюсь!»

Правда, фактически я не смеялся, но желание рассмеяться всё-таки было, какой-то толчок, побуждающий к смеху, я ощутил.

Мне стали приходить в голову грустные мысли, что я какой-то скверный, недобрый, злой человек, способный смеяться над несчастьем других. Раздумывая на эту печальную тему, я стал припоминать разные случаи из своей жизни, стараясь выяснить, с чего же всё началось. Постепенно я углубился в далёкое прошлое и обнаружил, что ещё в детском возрасте у меня уже была эта отрицательная черта.

Особенно мне запомнился один случай. В те годы у меня был друг. Его звали Гуча. Он был немец и придумал такую вещь: протянуть поперёк тротуара верёвку, чтобы все спотыкались и падали. Дождавшись вечера, мы привязали один конец верёвки к деревянной тумбе, стоявшей на краю тротуара, а другой конец пропустили сквозь ограду палисадника, за которой спрятались. Как только кто-нибудь приближался к нашей засаде, мы натягивали верёвку, и прохожий, споткнувшись о неё, летел с ног, что очень смешило нас.

Кончилась вся эта весёлая затея тем, что о нашу верёвку споткнулся некто старый Котяка, у которого была шорная мастерская в конце нашей улицы, в угловом доме. Не знаю точно, то ли Котяка была его фамилия, то ли его дразнили так, только все называли его за глаза старый Котяка.

Поднявшись с земли и страшно ругаясь, старый Котяка перелез через ограду и как следует отстегал нас с Гучей уздечкой, которая была у него в руках. Меня он здорово тогда смазал уздечкой по шее, как сейчас помню. Должно быть, мы слишком громко смеялись, иначе он не услышал бы, так как был глуховат; об этом все знали.

Припомнив несколько подобного рода случаев, я убедился, что в детстве был очень легкомысленным существом, как, впрочем, и другие ребятишки. Ведь дети ещё не знают, какие страшные последствия может иметь самое простое, бесхитростное падение. Если им говорят взрослые, что, падая, можно сломать ногу или руку, они этому не очень верят, так как собственный опыт их учит другому. Иной мальчуган раз двадцать на день падает, карабкаясь по деревьям или заборам, спускаясь с горы на санках, на лыжах или попросту на подошвах собственных башмаков, и всё же возвращается домой с целыми руками и ногами, потому что в детские годы кости у человека более гибки и упруги, чем в старческом возрасте; отдельные же ссадины и царапины в счёт не идут. Увидев упавшего человека, ребёнок вообще не думает, к чему это в конце концов может привести, а сам факт падения почему-то смешит.

3. Как мы начинаем смеяться над другими людьми

Дети, конечно, не рождаются со способностью смеяться над упавшими людьми и даже с какой бы то ни было способностью смеяться. К тому же способность смеяться появляется у них не сразу, а развивается постепенно. Подобно тому, как несколько позже ребёнку придётся учиться ходить, овладевать речью и прочее, так на первых порах ему нужно научиться выражать свои чувства в движениях