эпизода из «Толкования сновидений», который в 1860-х годах сидел в австрийской тюрьме. Недавно в полицейских архивах обнаружилось его дело. Дядя Иосиф держал у себя огромную по тем временам сумму фальшивых рублей, сфабрикованных лондонскими евреями, чтобы поддержать восстание в Литве против Российской империи.

Собственные политические взгляды Фрейда не отличались радикализмом. Множество раз он высказывал недоверие утопическим идеям переустройства общества, и с годами его скепсис все возрастал. В феврале 1918 года Фрейд писал Лу Андреас-Саломе: «…государство, в котором находится Ваша родина, дискредитировало себя радикальными тенденциями, и это доставляет мне много горя. Я полагаю, что революциям нельзя симпатизировать до тех пор, пока они не кончатся: вот почему они должны быть короткими. Человеческая глупость все же нуждается в обуздании. В общем, нужно становиться реакционером, как это уже было с бунтарем Шиллером перед лицом Французской революции».

Несмотря на трезвую оценку событий, Фрейда не оставляла надежда, и он вспоминал о ней годами спустя. В ноябре 1930 года Стефан Цвейг прислал ему для подписания некий манифест, написанный им или его друзьями в поддержку Советской России. Фрейд отказался в этом участвовать, признаваясь как в былых своих симпатиях левым идеям, так и в нынешнем разочаровании в них: «Всякая надежда, которой я мог тешить себя, исчезла за это десятилетие Советского правления. Я остаюсь либералом старой школы. В моей последней книге я подверг бескомпромиссной критике эту смесь деспотизма с коммунизмом». В этой книге, «Неудовлетворенность культурой», Фрейд писал, что экономическая программа коммунистов выходит за пределы его компетенции, но их психологические постулаты следует признать ничем не обоснованной иллюзией. В июне 1933 года Фрейд пишет Мари Бонапарт о том, что мир весь превращается в большую тюрьму, и предсказывает «удивительный парадокс»: нацистская Германия «начала с того, что объявила большевизм своим злейшим врагом; она кончит чем-то таким, что будет от него неотличимо». Но все же, если выбирать из этих двух безнадежных альтернатив, Фрейд предпочитал русскую революцию: «…большевизм, как никак, заимствовал революционные идеи, а гитлеризм является абсолютно средневековым и реакционным».

Некоторые из ближайших учеников Фрейда были активными социал-демократами. Историки выяснили, что и сам Фрейд, и почти все члены Венского психоаналитического общества голосовали на выборах именно за социал-демократов. Даже Юнг, находившийся в политическом спектре справа от большинства своих коллег, характеризовал большевистскую революцию в России как «расширение сознания». На семинаре 13 марта 1929 года Юнг говорил: «…огонь сжигает все, огонь кладет конец цивилизации. Так время от времени и происходит. Так было во время большевистской революции, когда культурная форма не могла больше сдерживать напряжение энергии, и пламя прорвалось и сожгло русскую цивилизацию». Любопытно заметить, как Фрейд и Юнг, ищущие каждый свою метафору для загадочной русской души, находят прямо противоположные: Фрейд уподобляет ее воде, а Юнг – огню.

Психоанализ пролетариата

Взаимопересечение психоанализа и социализма – важнейшее явление истории идей, породившее таких ярких мыслителей, как Герберт Маркузе и Эрих Фромм, и приведшее множество их последователей на баррикады «студенческих революций» Европы и Америки. Разочарование в опыте сталинского социализма в СССР и потрясение победой национал-социализма в Германии были двумя в равной степени важными факторами, обратившими многих левых интеллектуалов к психоанализу. Раз социализм так трудно построить, раз массы готовы поддержать самые античеловечные политические режимы, значит, дело не только в политике, и нужно справиться с чем-то, что заложено в самой природе человека. И с другой стороны, профессиональные аналитики до- и послевоенных времен заметно тяготели к левым идеям. Жак Лакан, например, однажды заявил, что его учение относится к учению Фрейда так же, как учение Ленина – к учению Маркса. Даже в 1990-х годах левые французские психоаналитики провели посвященную этому сравнению конференцию, а престижное издательство опубликовало ее материалы под названием «Маркс и Ленин, Фрейд и Лакан».

Обсуждение отношений между Фрейдом и Марксом началось с собрания в Венском психоаналитическом обществе в 1909 году. Основной доклад под названием «Психология марксизма» делал Альфред Адлер. Для него это была не только теория. Адлер был женат на русской социалистке, близко знал Троцкого и имел своим пациентом Адольфа Иоффе. Много общавшаяся с Адлером Лу Андреас-Саломе прямо называла его последователем Маркса и записывала в 1912 году: «У пролетариата социальная утопия опирается на мотивы зависти и ненависти, и у ребенка Адлер видит проявления подобного же идеала, создающего личную утопию, основанную на социальном сравнении».

Как рассказывает исследовавший материалы Венского общества Ференц Эрош, обсуждение доклада Адлера выявило три точки зрения. Согласно самому Адлеру и поддержавшему его Полю Федерну, те самые агрессивные инстинкты, которые подавляются у невротиков, у пролетариата трансформируются в классовое сознание, о котором говорил Маркс. Противоположная точка зрения состояла в том, что социализм – это не более чем новый субститут религии, а может, и особый вид невроза. Фрейд, как всегда в вопросах политики, пытался найти либеральный компромисс.

Прошло 10 лет, революции потрясли Восточную и Центральную Европу, и Федерн в своей книге «Психология революции» на новом материале аргументировал, что большевизм – это не что иное, как замена патриархальной власти, власти отца, матриархальными принципами братства. Советы представляют позитивный возврат к допатриархальным формам братского сотрудничества, но существует постоянная опасность «психологического термидора», реставрации отцовского принципа. Федерн предупреждал, что братья, лишенные отца, будут искать ему замену, и тем самым диктатуре пролетариата грозит опасность превратиться в тиранию.

Первые революционные режимы были благожелательны к психоанализу не только в России. Во время короткого успеха венгерской революции 1919 года один из самых близких к Фрейду коллег, Шандор Ференчи, был назначен директором Психоаналитического института при Будапештском университете. Даже Че Гевара считал себя знатоком и любителем психоанализа. Немецкие социал-демократы, например Карл Каутский, любили ссылаться на Фрейда и Адлера в своих рассуждениях о массовой психологии. Психоанализ казался им ближе к реформистскому социализму, чем к коммунизму большевистского типа. Их русские коллеги во главе с Троцким считали иначе.

Фрейдомарксизм в России

Впервые проблема была поставлена Казанским кружком, который смотрел в будущее. Протокол одного из его заседаний 1922 года гласит, что между методом Маркса и методом Фрейда есть сходство: «1) оба они насквозь аналитичны; 2) оба занимаются человеческим бессознательным; 3) объектом и того и другого является личность в ее социальной и исторической детерминации; 4) оба изучают динамику». Тогда же Лурии, Авербах, Фридману и Нечкиной было поручено подготовить специальное обсуждение этой темы. Первые три, переехав в Москву, перенесли дискуссию на страницы партийной печати; четвертая сменила увлечения молодости на карьеру историка-марксиста.

Начиная с 1923 года эта