Дележ закончился довольно быстро и без особых треволнений. Золотой песок был извлечен из ящиков и поровну отмерен чашечкой. Никто не знал в точности, сколько он получил, считая на деньги. Получив на руки свою часть, каждый из пиратов принялся укладывать свое добро и готовиться в путь. Перед всеми сразу возник вопрос: куда направиться? И вместе или порознь? Второе предложение, сделанное Гомецом, нашло поддержку в лице Падиллы, Гернандеца и Велардо. Гомец привел свои доводы. Такое количество пешеходов на пути, где встречаются только всадники, покажется странным и может возбудить праздное любопытство, а это к добру не приведет: если их задержат и потащат к алькаду, какой они могут дать ответ?

С другой стороны, они рискуют встретиться с индейцами, а эта встреча может оказаться опаснее, чем допрос алькада. Путешествуя же партиями в два-три человека, они подвергаются риску быть захваченными, или убитыми, или даже скальпированными.

Последнее мнение было высказано Гарри Блю; его поддерживали только Страйкер и Девис. Все остальные были против, а Гомец смеялся над страхом перед «краснокожими», преувеличивая опасность со стороны «белых». Так как большинство имело все основания бояться культурных людей больше, чем так называемых дикарей, то план Гомеца восторжествовал.

При желании можно было бы опять сойтись в Сант-Яго, если так или иначе это окажется подходящим. Все они теперь достаточно богаты, чтобы вести самостоятельную жизнь, не цепляясь друг за друга, и потому можно разойтись в разные стороны без излишних сожалений.

Впрочем, был еще не выясненный вопрос. Как поступить с пленницами? До сих пор они все еще находились в гроте, скрытые парусом от нескромных взоров. Принесенный им завтрак остался почти нетронутым. Пришло, наконец, время решить их участь. Хотя все об этом думали, никто не отваживался заговорить. До сих пор его, как бы по молчаливому соглашению, обходили, опасаясь, что обсуждение его вызовет целый ряд споров и недоразумений. Воздух, как перед грозой, был насыщен электричеством. Злодеям было известно, что двое из них претендуют на женщин и, справедливо или нет, считали их своей добычей. Этими претендентами были Гомец и Гернандец. Так как они были главными вожаками, то их сообщники, грубые люди, мало дорожившие любовными утехами, готовы были уступить им в этом вопросе. Но теперь вдруг оказывалось, что еще двое — Блю и Девис — желали предъявить свои права на пленниц.

Когда способ передвижения был установлен, наступил перерыв. Некоторые, уже готовые в дорогу, стояли в праздном ожидании, другие продолжали еще укладываться. Ла Кросс был послан в лощину для рекогносцировки. Четыре испанца заявили, что они немного задержатся на берегу, а англичане ничего еще о своих планах не сообщали. Они втроем совещались вполголоса, но лица их, особенно Блю, были настолько серьезны, что легко было догадаться, о чем велась речь.

Начался щекотливый спор.

— Конечно, они поедут с нами, — сказал Гомец, — со мной и сеньором Гернандецем.

— Не понимаю, причем тут слово «конечно»? — возразил Блю. — Они с вами не поедут, и, во всяком случае, это не так просто, как вы думаете.

— Что это значит, мистер Блю? — спросил испанец с выражением злобы и некоторого смущения в глазах.

— Не к чему терять время, Жиль Гомец! Вы меня не напугаете. Советую вам быть хладнокровнее, и тогда вы получите возможность понять мои слова. Дело в том, что ни вы, ни Гернандец не имеете больших прав, чем другие, на девушек, находящихся в гроте. Как мы поступили с золотом, так должны поступить и с ними. Но так как женщин делить между всеми нельзя, то я заявляю, что все мы имеем равные на них права; одну из них я требую себе.

— А другая должна достаться мне, — вставил Девис.

— Да, — продолжал Гарри Блю. — Хотя я немножко старше вас, мистер Гомец, и меньше вас претендую быть джентльменом, мне все-таки не хуже вашего может приглянуться бабенка. Мне нравится та, у которой волосы черепашьего цвета, и я не намерен отказаться от нее так легко, как вам этого хотелось бы.

— Приятно слышать, что дело идет о рыжей, Блю, — сказал Девис, — а так как я за брюнетку, то мы не будем ссориться. Она должна стать моей!

— Так как я первый поставил этот вопрос, — перебил Страйкер, — то, полагаю, мне будет позволено высказать свое мнение?

Никто не возражал.

— Никто не имеет, — продолжал бывший каторжник, — и не должен иметь особого права на этих женщин. На этот счет Блю и Билль совершенно правы. А так как об этом шел спор, то дело следует решить точно и справедливо.

— Нечего попусту тратить слова! — прервал Гомец решительным тоном. — Я не допускаю спора по этому поводу. Если эти джентльмены стоят на своем, то есть лишь один способ покончить дело. Думаю, что прежде мне надо сказать два слова в объяснение. Одна из этих женщин — моя любовница и была ею гораздо раньше, чем я увидел кого-либо из вас. Сеньор Гернандец, здесь присутствующий, может сказать то же о другой. Мало того: они дали нам слово.

— Это враки! — не выдержал Блю, подходя к клеветнику и глядя ему прямо в глаза. — Это ложь, Жиль Гомец!

— Довольно! — воскликнул Гомец, побагровев от гнева. — Никто не имеет права безнаказанно упрекнуть Франка Лару во лжи!

— Франк Лара, или как вы там себя называете, я не умру прежде, чем не увижу вас под землей или, что еще вернее, пока не увижу вас на виселице. Не заблуждайтесь на мой счет. Я умею стрелять не хуже вашего.

— Подожди ты! — завопил Страйкер, обращаясь к де Ларе, заметив, что тот собирался взять револьвер. Руки прочь от оружия! Если без драки не обойтись, то пусть это будет по правилам. Но сначала Джеку Страйкеру надо сказать еще слово.

Он стал между двумя спорившими и разъединил их.

— Да, да, пусть поединок будет по всем правилам! потребовало несколько голосов.

— Слушайте, товарищи! — продолжал Страйкер, все еще стоя между двумя разгневанными врагами и поглядывая то на одного, то на другого. — Стоит ли по этому плевому делу проливать кровь и