На маленькой стоянке у дома теснилось около десятка автомобилей – полицейские УАЗики стояли вперемешку с дорогими иномарками, видимо, принадлежавшими терпиловским чиновникам. Периметр дома правоохранители взяли в оцепление, и возле его ворот двое хмурых автоматчиков внимательно проверяли документы у каждого входившего. На всём тут лежал отпечаток какой‑то встревоженной суетливости. Это заметно было и по небрежности, с которой были брошены сановные автомобили на стоянке, и по раздражительности полицейских, зло огрызавшихся на вопросы любопытных прохожих, и по резким выкрикам, то и дело доносившимся из здания.

На входе предъявив документы, я прошёл в дом. На втором этаже меня встретил предупреждённый Ястребцовым оперативник, краснолицый толстяк в плотном костюме мышиного цвета. Его объяснения были коротки. Дмитрий Львович Свиренков, директор крупнейшего в Терпилове сельскохозяйственного предприятия «Росагрохолдинг» был найден мёртвым в своём доме сегодня, в три часа дня. По всей видимости, бизнесмена долго пытали: его изувеченное, со следам побоев и порезов тело было привязано к креслу в кабинете на втором этаже. Обнаружила труп жена, приехавшая этим днём из Москвы. По её словам, из дома ничего не пропало, а следовательно, материального мотива у убийц не было. Никаких свидетелей преступления полиция пока не нашла.

В настоящий момент полицейские обходят все дома в районе и опрашивают соседей. Но надежды добыть хоть какую‑нибудь информацию мало – судя по данным экспертов, убийство было совершено около одиннадцати часов вечера, и преступники наверняка ушли незамеченными…

– Стоп! – опомнился я. – Одиннадцать вечера? А адрес тут – Софийская двадцать шесть. Это ведь двадцать шестой дом, верно? – переспросил я полицейского. Тот удивлённо кивнул мне.

– А число! Какое сейчас число?

– Пятнадцатое, – удивлённо сообщил полицейский.

– Я достал мобильный телефон и глянул на экран. Точно так – пятнадцатое марта. Следовательно, вчера было четырнадцатое! Черт возьми!

Я извлёк из кармана бумажник и, поспешно подойдя к окну, вытряхнул его содержимое на белоснежный подоконник. Среди рабочих заметок, документов и банковских карт обнаружился небольшой клочок бумаги – тот самый, что дал мне уборщик Прохоров во время нашей с ним последней встречи. Трясущимися руками я развернул бумажку, и заново прочитал надпись, сделанную Сашиным почерком: «Со.26.14.23». Да это же: «Софийская, дом 26, 14 число, 23 часа»! Совпадений быть не могло: ясно, что тут значилось время и место нового убийства. Вот она – последняя, решительная, убийственная улика, явно указывающая на преступника! И подумать только: данные о готовящемся покушении всё время были у меня в руках! Но как я теперь предъявлю полиции эту записку? Ведь Ястребцов вполне может обвинить меня в сокрытии важных фактов и, чего доброго, ещё и меня самого подведёт под статью. Свалит на меня вину за все свои проколы – дескать, если бы не я, то убийство удалось бы предотвратить… На мгновение я напрягся. Неужели же документ, изобличающий преступника, придётся скрывать от правосудия?

Я как можно подробнее припомнил обстоятельства получения записки, нашу встречу с Прохоровым, его странные бессвязные слова – «не доверяйте», «это со стола второго», «это не он»… Редакционный уборщик и у меня, и у Николая проходил по разряду городских сумасшедших, и кто мог знать, что он владеет такой важной информацией? Но даже если бы я придал особое значение этим писулькам, то что бы узнал из них? Что значат эти «Со.26.14.23»? Код сейфа? Дата газетной публикации? Компьютерный пароль? Или банальное напоминание для себя сделать покупки по дороге с работы? Прохорова допрашивать бесполезно – он по своей привычке просто уйдёт в себя, так что от него и слова не добьёшься. Да и известно ли ему самому хоть что‑нибудь? Кто знает, в каком виде это дело предстало его повреждённому уму?

Но даже догадайся я каким‑нибудь чудом, что речь в записке идёт об адресе… В городе, кроме Софийской, ещё пять улиц, начинающихся с «Со»: Советская, Совнаркомовская, имени Сотникова, Софьи Ковалевской, Солдатская… Везде организовать засады? На это понадобилась бы вся полиция города! Впрочем, и пойди Николай на эти меры, то кого и когда он стал бы там ждать?.. Нет, моя позиция объективно сильна – мне и не в чем упрекнуть себя, и с точки зрения закона мне ничто не угрожает…

Мой звонок застал Николая на совещании. Встреча, судя по всему, была жаркая – мой приятель явно был не в духе. Он попросил изъясняться покороче, и я, торопясь и сбиваясь, выложил ему всю свою расследовательскую эпопею. Чем дольше я говорил, тем внимательнее Николай слушал. В истории с запиской, решившей всё дело, я как мог, обошёл острые углы. Рассказал о Прохорове и его странной роли в редакции, о том бессвязном диалоге, который состоялся между нами у отделения компартии, и, наконец, о самой записке – по сути – нескольких цифрах, небрежно набросанных на оборотной стороне старого чека… Моё объяснение, кажется, удовлетворило Николая. Он разве что поинтересовался у меня судьбой бумажки.

– Она сохранилась у меня, – ответил я.

– Молодец, что не выбросил. – Да и вообще ты молодец… – после некоторой паузы задумчиво прибавил Николай. – Я‑то, честно говоря, всё больше на Милинкевича думал – источник один был. А тут оказывается… Впрочем, всё вышло как вышло, – решительно оборвал себя он. – Ты бумажку береги, это теперь важная улика. Я к тебе скоро человечка подошлю, чтобы забрал её.

– Ну а дальше?

– Что дальше? Арестовывать будем Васильева, да и Прохорова задержим – надо допросить его, выяснить, что ему известно и откуда он взял это послание.

– Ну а я что же?

– Ты пока езжай в гостиницу, я к тебе охранника прикреплю на всякий случай.

– Ты обещал, что я смогу на допросах присутствовать, – напомнил я.

– Всё выполню. Как Васильева в отделение доставят, я за тобой машину пришлю, и делай что хочешь. Только оглашать сведения, полученные таким образом, нельзя до суда: тайна следствия. Да ты и сам всё понимаешь.

Вместе с назначенным мне в охранники хмурым желтолицым сержантом, мы молча доехали до гостиницы в полицейской «девятке». Мой спутник остался в холле, устроившись с журналом на кресле напротив входа, а я поднялся в свой номер. Чтобы скоротать время, взялся за дело: составил план будущих статей, накидал несколько тезисов для пилотного материала, которым начну цикл публикаций о Терпилове, занёс в компьютер некоторые новые данные по расследованию…

Работа шла быстро, но как‑то без огонька. Я каждую минуту бросал взгляд на лежащий передо мной телефон. Вот‑вот позвонит Николай, и я поеду на первый допрос Саши в отделение полиции… Не с профессиональным интересом журналиста, не с любопытством зеваки,