гробнице какого-нибудь императора лежит припрятанное от расхищения французами многомиллионное состояние, – но нет, ничего, все усилия оборачивались прахом; он физически ощущал бесплодность, проводя пальцами по этим несчастным карточкам. Не только сами данные оказывались столь же тривиальны и перепутаны, как и данные «КОРДС/Феникса», но и срок их годности, как выяснилось, истёк. Эти карточки три на пять дюймов годились теперь лишь в музейные экспонаты. Разве что в этой роли они ещё обладали какой бы то ни было привлекательностью.

В начале августа Хао привёз ему более толстый франко-английский словарь – как Шкип и просил – и пакет фотокопий от полковника: знаменитую в своём роде статью из «Стадиз ин интеллидженс», озаглавленную «Заметки о двойном агенте», за авторством Джона П. Диммера – младшего и неполный черновик статьи самого полковника, той самой, которая доставила ему какие-то неприятности, семь печатных страниц со сделанными вручную пометками – мыслями, бередящими сердце сильнее, чем вся писанина на французском, более зловещими, чем туманные предостережения Эдди Агинальдо. С одной стороны, они были чрезвычайно разумны, с другой – угрожающе крамольны.

К «Двойному агенту» Диммера полковник приложил сопроводительную записку:

Шкипер, освежи знакомство с Дж. П. Диммером и пробегись глазами по страницам из моих черновиков. У меня есть ещё, но там полный бардак. Буду высылать их тебе по частям. А то ещё с ума сойдёшь, если попытаешься в них разобраться.

Сэндс хорошо помнил тот день, когда в последний раз слышал упоминание про «Заметки о двойном агенте». Запомнился он ему, правда, не из-за самого этого упоминания, а из-за некоторых других комментариев, которые тогда позволил себе полковник.

Вместе с сержантом Штормом он приехал в тот день избавить на время племянника от «КОРДС/Феникса». Изредка полковник брал его с собой пообедать – и на этот раз обед происходил на террасе отеля «Нью-Пэлас». Висящая у верхнего конца лестницы вывеска возвещала, что сегодня состоится «ФЕСТИВАЛЬ ГАМБУРГЕРОВ». Шкип заметил, что погода снова пасмурная, а Джимми Шторм сказал: «В тропиках вообще неба не бывает». Джимми оделся в штатское и вёл себя очень оживлённо: Шкип подозревал, что тот принял бензедрин.

Полковник сидел, покачиваясь на стуле и положив руку на перила террасы, за его спиной расстилалась восточная половина Сайгона, а перед ним – длинный фуршетный стол, видимо, тот самый «Фестиваль гамбургеров». В левой руке он сжимал коктейльный бокал.

– Управление сейчас в шоке. Вся эта история с Кеннеди и заваруха с заливом Свиней порядком вышибла нас из колеи. Мы не понимаем, как себя вести, как выполнять свою миссию. Тыкаемся там на Кубе как слепые котята – и мы как управление, и мы в масштабе целого государства. Мы – Россия западного полушария.

Сэндс спросил:

– А как вы оцениваете наши перспективы во Вьетнаме? На данный момент?

– Зависит от вьетнамцев, Шкип. Мы так долго твердили: «Зависит от вьетнамцев», что эта фраза уже звучит как пустой трёп, однако это правда. Вопрос в том, как именно мы им поможем. Ты, я, мы, все, кто сидит за этим столом. То есть мы трое. Думаю, нам нужен новый подход. Нам нужно стать более нахрапистыми в работе с данными.

– Нахрапистыми?

– Нам троим.

– Нам?

– Со сбором разведданных основной вопрос заключается в том, на каком этапе перестаёшь проявлять инициативу. Соберёмся ли мы с силами, нахраписто перелопатим всё вверх дном, нахраписто накопим кучу информации, а потом безразлично предоставим кому-нибудь её фильтровать? Нет. Какая-то фильтрация идёт непрерывно, на каждом уровне.

– Какой-то отсев, – вставил Джимми.

– А меня, Шкипер, не устраивает этот чёртов отсев. Ведь среди всего прочего отсеивается и та самая особая крупица информации, которая потревожит наше начальство и испортит нам жизнь. А в сухом остатке остаётся ложь, которая и ложится начальству на стол, – радостная ложь, чудовищная ложь.

– Радостное чудовище, – вставил Джимми.

– Ложь поступает на самый верх, а вниз спускается неверный политический курс, ошибочный политический курс. Движется намеченными путями, порождает новые завиральные идеи, а у нас здесь, в поле, уже руки трясутся, как у сумасшедших. Тогда, раз уж нам так велено, мы представляем отчёт, в котором тщательно и досконально показывается, как мы мечемся туда-сюда и производим хаос. Ты ведь знаешь, Шкип, как это работает: вспомни Минданао. Мы бросаемся из крайности в крайность – то мы действуем робко и непродуктивно, то ретиво и глупо.

– Ретиво – подходящее словечко, – вставил Джимми.

Полковник молвил:

– Зачем нам ждать, когда из сердцевины улья спустят очередную глупость? Почему бы не порождать собственные планы действий?

В этот самый момент Джимми обратил внимание, что за другой столик села клиентка – довольно высокая женщина азиатской наружности, весьма привлекательная, поразительно ухоженная, укутанная в шелка; он тут же сказал:

– Так и тянет обмакнуть своё мясцо в её пикантную подливку!

– Ха-ха-ха! – расхохотался полковник.

Его личный шут выловил пальцами из соуса ломтик мяса и с причмоком отправил в рот.

– А может, этого хочется Шкипу.

…Черновик статьи начинался с фотокопии рукописной заметки – Сэндс сразу узнал рубленый, печатный почерк полковника:

ВВЕДЕНИЯ У НАС ЕЩЁ НЕТ

Хотелось бы возродить различие между аналитической работой и разведкой – ясность мысли, чистота языка, точность изложения и т. д., ясность фактологии – принимая во внимание то, как отсутствие ясности привело к полному извращению разведывательной функции нашего Управления. Его мотивов и его целей. И средств. И методов.

Давайте особо отметим этот пункт – различие между аналитической работой и разведкой.

Оруэлл – «Политика и английский язык»

Сойдёт за введение…

ЗДЕСЬ В ОБЩИХ ЧЕРТАХ УКАЗАТЬ, ЧТО МЫ ГОВОРИМ О ДВУХ ФУНКЦИЯХ СПЕЦСЛУЖБ – О РАЗВЕДКЕ И ОБ АНАЛИТИКЕ. А ТАКЖЕ ПРО РАЗМЫВАНИЕ ГРАНИЦ МЕЖДУ ЭТИМИ ДВУМЯ ПОНЯТИЯМИ И Т. Д.

Со следующей страницы начинался отпечатанный материал. Шкип заранее готовил себя к сбивающей с толку идейной чехарде. К третьему предложению стало понятно, что и здесь не обошлось без участия полковника:

Перекрёстная контаминация двух функций

Наши фигуры речи в отношении процесса коммуникации предоставляют нам готовый образец для обсуждения этого явления. Мы говорим о «линиях» связи и командно-административных «цепочках», напоминая себе, что данные передаются через череду тех, кто их интерпретирует, линейным и взаимосвязанным образом. Что касается функций наших разведывательных служб, то мы рассматриваем это движение как происходящее на местах и завершающееся в архивах, в планах или операциях. Точные данные, собранные тем или иным сотрудником в полевых условиях, замедляются по мере того, как текут вверх по цепочке инстанций, и в конечном итоге неожиданно стопорятся из соображений, касающихся их воздействия – на другие операции, на цели высшего