Сам доктор тоже таил в себе некое зашифрованное сообщение. По-видимому, он прекратил заниматься медициной задолго до смерти, но уезжать домой не захотел. Сэндс подумал, что он его понимает.

А ещё, вдобавок к нескольким печатным изданиям, Сэндс сохранил у себя одну из тетрадей с личными записями доктора. Проще говоря – украл. Заметки покойника были написаны чётким квадратным почерком, и их перевод, наряду с переводами особо отмеченных доктором пассажей, Шкип заносил в свою собственную тетрадь.

Уважаемый профессор Жорж Батай![89]

В марте 1954 года я прочёл в рукописной форме Ваше эссе «Доисторическая живопись: Ласко, или Рождение искусства» в отделении Библиотеки изящных искусств в Сорбонне, где работает супруга моего брата. Я тогда навещал родные места, приехав из Индокитая, где осел вот уже как тридцать лет.

Шкип узнал это название – «Lascaux, ou, La naissance de l’art» – большой, красивый том с цветными репродукциями наскальных рисунков из системы пещер во французской местности Ласко; он проклял себя за то, что упустил книгу, но та казалась слишком ценной, чтобы воровать её у владельца.

Недавно я приобрёл и саму книгу с фотографиями. Без сомнения, она великолепна.

Могу ли я обратить Ваше внимание на книгу Жана Гебсера, австрийского «профессора сравнительного цивилизациоведения» – «Пещера и лабиринт»? Цитирую:

«Возврат в пещеру, хотя бы и мысленный, есть откат от жизни к стадии нерождённости.

Пещера есть материнский, матриархальный аспект мироздания…

Церковь Святой Марии Морской в Сент-Мари-де-ля-Мер в местности Камарг, что на юге Франции, в которой цыгане поклоняются Саре, чёрной мадонне».[90]

(Месье Батай, в Испании под Гранадой живут в пещерах три тысячи цыган.

Месье Батай, являет ли разум собой лабиринт, через который ощупью пробирается сознание, или же разум являет собой безграничную пустоту, в которой возникают и исчезают отдельные ограниченные мысли?

Месье Батай! Мы представляем себе, что в пещерах всё чёрное, но разве оно не бледное, очень бледное, почти прозрачное…)

«Тесей, вступая в лабиринт, заново входит в материнское чрево с целью получить возможное повторное рождение – гарантированную защиту от повторной, неминуемой и кошмарной смерти».

(Месье Батай, в 1914 году граф Бегуан обнаружил в Пиренеях пещеру Трёх Братьев – в ней есть туннель, по которому можно протиснуться лишь ползком, как по родовому каналу, оканчивается же он обширным залом, расписанным палеолитическими изображениями охоты возрастом в двенадцать тысяч лет, включающими фантастических полулюдей-полузверей. Этот зал использовался для посвящения мальчиков-подростков в мужчины в ходе обряда ритуальной смерти и нового рождения.)

«Если пещера символизирует защищённость, покой и безопасность, то лабиринт выражает идею поиска, движения и опасности».

(– поиска выхода, месье Батай, поиска возможности для бегства? Или же поиска некоей тайны в самом сердце этого лабиринта?)

После более чем шестидесяти лет жизни я наконец вижу себя.

Хаос, анархия и страх: вот что меня влечёт: вот чего я желаю: быть свободным.

Да!

Над текстом неоконченного письма Буке к учёному Батаю – страстного, замысловатого, многословного – Шкип всё ещё трудился.

Через месяц безвылазного сидения в берлоге он позволил pére Патрису выманить себя на свет божий – посмотреть туннель, в котором пропал доктор Буке. Они прошли до северного конца деревни, свернули на запад и едва ли с полкилометра двигались по какой-то тропе. У подножия размытого дождями склона холма в земле зияла неглубокая впадина – не более того. Роковой взрыв вызвал обвал у входа в подземелье, а дожди окончательно его замуровали. Так же как и в случае со многим другим в этой стране, вход в её глубины был ему заказан.

– Здесь безопасная зона, – объявил священник. – Туннель не использовался по назначению.

– А кто же установил растяжку?

– Уверен, он сам прихватил с собой динамит. Немного динамита – видимо, чтобы пробиться через завал. А потом – подорвался сам.

По пути назад Шкип признался священнику:

– Рад, что мне не пришлось заходить внутрь.

– Внутрь туннеля? А зачем вы хотели туда зайти?

– А я и не хотел.

– Прошу прощения?

– Я трус, père Патрис.

– Это хорошо. Жить будете дольше.

Священник уже много раз заглядывал в виллу на ужин. Если бы ему не приходилось мотаться туда-сюда по всей округе по каким-то приходским нуждам, он бы заявлялся в гости каждый вечер. Кухня в усадьбе была хороша на диво. Госпожа Зю, как оказалось, умела готовить омлеты, соусы, всевозможные лакомства, словом, всё, для чего во французском языке имелось название, и хотя ей часто не хватало каких-нибудь экзотических ингредиентов, она всё же подавала к столу немудрящие аппетитные блюда из свежей рыбы или свинины с рисом и дикорастущей зеленью, а на десерт – местные фрукты. К обеду она выпекала вкуснейшие булочки и золотистые караваи: здесь, чувствовал Сэндс, можно было в буквальном смысле прожить лишь на хлебе и воде.

За эти десять дождливых недель полковник не сподобился навестить его ни разу. За исключением встреч со священником два или три раза в месяц и с Нгуеном Хао примерно так же часто, Шкип проводил время наедине с самим собой и вернулся к естественному для себя одиночеству – уж это-то он, единственный сын работающей матери, да притом ещё и вдовы, за собой знал – к одиночеству дождливых вечеров после уроков. В самой маленькой из трёх спален на втором этаже он всецело отдавался своему призванию – вершил судьбы разрозненного архива данных из дядиной картотеки под кодовым номером «2242». То было весьма томительное времяпровождение. За один присест удавалось перебрать лишь самую малость. Карточки полковника были разложены в алфавитном порядке согласно фамилиям людей, которых когда-либо допрашивали или упоминали в ходе допросов в промежутке между 1952 и 1963 годом по всей территории теперешнего Южного Вьетнама. Он уже миновал стадию «вырезать – вклеить» и перешёл к составлению для каждого из девятнадцати тысяч дубликатов новых заголовков и расстановке учётных карточек согласно упомянутым в них топонимам, чтобы когда-нибудь – ещё нескоро! – стало можно разобраться во всей этой информации постольку, поскольку она касалась конкретного уезда, деревни или города. Почему, интересно, они с самого начала не додумались придерживаться такого принципа категоризации? И почему вообще его должно было это волновать? Что касается программы «КОРДС/Феникс», то её исполнители с риском для жизни выбирались на задания, проводили допросы, делали заметки и переводились на другие посты. Он страстно желал наткнуться на какую-нибудь зацепку и раскрутить её до какого-нибудь ошеломляющего разоблачения – скажем, установить, что премьер-министр Республики Вьетнам Нгуен Као Ки шпионит в пользу Вьетконга или что в