Левченко сказал с веселым цинизмом:

– Я бы не стал им мешать.

– Штаты это и делают, – заметил лейтенант. – Не понимаю, чего мы туда полезли. Пусть бы перебили друг друга. Реальная политика одно, средства освещения в прессе – другое…

Ингрид возразила горячо:

– А Штаты быстренько захватили бы там все залежи нефти, газа, а еще там много золота, циркония, тулия и лютеция, что вообще самые редкие и ценные минералы на земле!

Левченко вздохнул.

– Ну тогда да, надо лезть… только надо было раньше. Еще перед тем, как Штаты пошлют туда авианосцы с десантом.

Я заметил спокойно:

– А они уже послали.

– Что? – спросил Левченко. – Почему у нас не кричат в печати?

– Принято решение, – сказал я, – морским котикам отменили отпуска и велели прибыть на базу. Наша разведка хорошо работает, установили даже дату начала высадки. Потому у нас так торопливо и высадились первыми.

Он сказал угрюмо и с надеждой:

– Только бы не передумали!

– Красный слон перестал пищать, – сказал я. – А нам надоело прогибаться. Я не злорадствую, но как стало всем ясно, кто кого кормил, так и стало ясно, что наши уступки принимались как должное!.. А вот ныне, на новой основе, когда со сцены в силу возраста уходит старое поколение, выросшее на ненависти к Советскому Союзу, новое уже смотрит намного реалистичнее. У всех карты открыты, видно: кто чем владеет и как работает. Никакого обмана.

Лейтенант фыркнул.

– Ну да!

Я уточнил:

– Все данные можно найти в Интернете, чего раньше не было.

– А кто станет копаться? – возразил он. – Люди читают только заголовки новостей. Потому для них всю суть вкладывают в заголовки. А в текстах добавлено чуть-чуть водицы.

– А можно и без них, – уточнил я. – Без текстов. Но обиды все еще тлеют. И наши противники их усиленно раздувают.

В комнату вбежал взволнованный сержант.

– Товарищ майор!.. Вас по закрытой связи!

Левченко вскочил, сказал «простите» и быстро вышел в коридор. Багрянцев, оставшись за хозяина, добавил нам кофе в чашки, но я видел по его лицу, что прислушивается к тому, что происходит в коридоре.

Левченко вернулся взволнованный, сказал быстро:

– Пришел приказ нанести удар по одной опасной банде!.. Как видите, мы с ИГИЛом боремся. Хотя как-то странно выборочно. Оставайтесь, ждите. Вернемся через три-четыре часа. Или даже раньше.

Багрянцев спросил с надеждой:

– Я тоже?

Левченко быстро взглянул в нашу сторону.

– Нет. Остаешься за старшего.

Он быстро вышел, Багрянцев повернулся к нам, развел руками.

– Ничего, он скоро вернется. Будьте пока здесь, я пойду узнаю, как там с людьми шейха Исмаил-оглы.

Как только он вышел, я шепнул Ингрид:

– С оружием не расставайся.

Она быстро прошептала в ответ встревоженно:

– А что случи…

– Ты ж моя берберочка, – ответил я громче, услышав, как по коридору прошли шаги, а возле нашей двери стук каблуков прервался, – как же ты любишь эти страшные игрушки… Фу, не стыдно?

Она ответила громко и задорно:

– Обожаю оружие!.. Да и надо входить в образ берберской женщины, ха-ха. Кстати, ты держи своего «Марка» под рукой.

– Я его не люблю, – признался я. – Мне к нему даже прикасаться противно.

– Можешь не прикасаться, – настаивала она громко, – но держи при себе. Здесь так принято. Мужчина без оружия уже не мужчина.

– Ну да, – сказал я кисло, – а профессор какой-то недобитый…

Шаги за дверью возобновились, Ингрид тоже прислушалась, спросила шепотом:

– Что-то ощутил?

– Не нравятся мне эти шейхи, – шепнул я. – Один мой друг здесь… что смотришь, у меня и здесь есть друзья!.. сказал, что этот один из самых отъявленных. За его голову в соседнем городе, где еще сохранилась полиция, назначена награда. Он не просто убил двести человек, а закопал их живыми по шею, а потом велел забить камнями!.. Это чудовище. Потому очень не нравится, когда ГРУ пытается манипулировать такими людьми. Уже знаем, чем это кончается. И всякий раз снова и снова… Как будто нарочно!

– А может, и нарочно, – ответила она так же тихо. – У большой политики свои законы.

Она отошла к двери, из окна видно, что внизу в лагере уже полно живописных боевиков, все стараются выглядеть пострашнее, оружием обвешаны, как новогодние елки игрушками, пять «Хаммеров», на двух установлены американские крупнокалиберные пулеметы, там же ящики с патронами.

Зато как-то растворились или ушли с Левченко солдаты и офицеры российского контингента. Я прислушивался к разговорам внизу, по лицу Ингрид понял, что не понимает ни слова.

На этот раз не просто боевики, а настоящие, как мы считаем, в том смысле, что не местные, а откуда-то из родных земель халифата, романтики, пошли воевать, чтоб земли России халифу отдать.

– Побудь здесь, – сказал я тихонько. – Теперь, пока здесь заложница, нам отсюда нельзя.

– Только с нею, – согласилась она.

Я осторожно вышел, в коридоре стоит десантник с автоматом наперевес. Я прикрыл за собой дверь, морпех из тех, кто прибыл тогда на помощь вместе с Левченко.

– Заложница, – спросил я, – в безопасности?

Он торопливо кивнул.

– Да, в полной!

– Я хочу с нею повидаться, – сказал я.

Он покачал головой.

– Сейчас нельзя.

– Почему? – спросил я. – Она что, спит? Сейчас еще день. Заболела?

Он потряс головой.

– Нет-нет. С нею все в порядке.

– Тогда где она? – спросил я и продолжал смотреть ему в глаза немигающим взглядом. – Парень, я профессор нейрофизиологии! Сразу вижу, когда кто врет. И даже понимаю, почему… Тебе так приказали, верно? А майор Левченко увез заложницу, чтобы перепрятать понадежнее… Верно? Ну вот ты и сказал. Язык дан для того, чтобы скрывать мысли, но мимику создал дьявол, а она раскрывает все секреты.

Он остался, несчастный и понурившийся, а я быстро пошел по коридору, присматриваясь и прислушиваясь. Снизу голоса доносятся громче, я поискал, куда нырнуть, здесь хрен где спрячешься, вздохнул и пошел быстрым деловым шагом.

Двое боевиков с автоматами на груди скользнули оценивающими взглядами, но раз я не выказал ни малейшего замешательства, а пру прямо, поспешно посторонились, а я спустился на этаж, справа и слева коридор идет в полтора раза шире, двери в стене расположились по-военному в равных промежутках, металлические, с кодовыми замками.