– Если вы срываетесь в неконтролируемое падение, вы катапультируетесь! – багровея, заорал на нас Кобб. – Слышали?! Вы, тьма вас побери, катапультируетесь!!!

Он был зол. То есть по-настоящему зол. Иногда он притворялся, что злится, но таким, как сейчас, мы его видели впервые.

– Сколько раз я вам это говорил? – кричал он, брызгая слюной, багровый от гнева. – Сколько раз приказывал? И вы до сих пор ведетесь на эту чушь? – Он махнул рукой в сторону окна, за которым виднелось здание штаба Сил самообороны. – Этот идиотский культ мученичества держится у нас по одной-единственной причине – потому что кто-то считает, что они должны оправдать наши потери. Чтобы они могли выглядеть порядочными и правыми. А это не так! И вы кретины, что слушаетесь их! Не смейте гробить свои жизни! Не смейте поступать, как эта идиотка вчера! Не смейте…

– Не называйте ее идиоткой! – огрызнулась я. – Она пыталась посадить корабль. Пыталась спасти его.

– Она испугалась, что ее назовут трусихой! – рявкнул Кобб. – Корабль тут ни при чем!

– Бита… Худия была героем! – Я свирепо уставилась на него. – Она была… – Я встала. – Если вы хотите оправдать собственную трусость и катапультирование, это еще не значит, что мы обязаны поступать так же!

Кобб замер. А потом из него словно воздух выпустили. Он тяжело опустился на стул возле своего стола. В эту минуту он не выглядел ни мудрым, ни раздраженным – только старым, уставшим и печальным.

Я тут же устыдилась своей выходки. Кобб этого не заслужил. Он не сделал ничего плохого, когда катапультировался, и даже ССН его не осудили. А Бита… ну, я ведь сама просила ее катапультироваться. Практически умоляла.

Но она не сделала этого. И мы должны были уважать ее выбор, разве не так?

– У вас у всех недельный отпуск, – сказал Кобб. – Доктор Тиор давно уже требовала давать передышку звеньям, когда они кого-то теряют, и, похоже, своего добилась. – Он встал и посмотрел на меня в упор. – Надеюсь, тебе понравится быть героем, когда твой труп будет гнить в глуши, забытый и всеми брошенный, как труп твоей подруги.

– Она получит погребение, достойное пилота, – отчеканила я. – Ее имя будут прославлять будущие поколения.

Кобб фыркнул:

– Если они будут прославлять имя каждого кадета-недоумка, погибшего на пути к званию пилота, у нас не останется времени ни на что другое. А за трупом Биты никто не полетит как минимум несколько недель. Разведчики подтвердили, что ее антиграв при падении поврежден настолько, что уже неремонтопригоден. А больше на этом «Поко» нет ничего, подлежащего приоритетному вывозу, не говоря уже о том, что мы до сих пор разбираемся с тем здоровенным обломком. Так что твою героическую подругу оставят там. Очередной мертвый пилот, похороненный под обгорелыми останками собственного корабля. Тьма! Теперь мне придется писать ее родителям и объяснять, почему так получилось. Не доверяю тому, что может им сказать Айвенс.

Он захромал было к двери, но остановился и посмотрел на Киммалин. Я и не заметила, когда она встала. Киммалин отдала ему честь, глаза ее были полны слез. Потом она положила что-то на свое сиденье.

Кадетский значок.

Кобб кивнул:

– Оставь его себе, Жучик. Ты будешь отправлена в отставку со всеми причитающимися тебе почестями. – Он повернулся и вышел.

В отставку? В отставку?!

– Он не может так поступить с тобой! – возмутилась я и повернулась к Киммалин.

Она опустила голову:

– Я попросила его об этом после боя. Он велел мне ночь подумать. И я подумала.

– Но… ты не можешь…

Йорген обошел меня и остановился перед Киммалин:

– Юла права, Жучик. Ты – важный член нашего звена.

– Самый слабый, – сказала Киммалин. – Сколько раз кому-нибудь из вас приходилось бросать бой и лететь спасать меня? Я подвергаю вас опасности.

Несмотря на слова Кобба, она так и оставила значок на сиденье, когда направилась к двери.

– Киммалин! – позвала я, чувствуя беспомощность, а потом кинулась за ней следом и схватила ее за руку. – Пожалуйста!

– Я допустила, чтобы ее убили, Юла, – прошептала Киммалин. – Ты это знаешь не хуже меня.

– Она сама допустила свою смерть.

– Имел значение только один выстрел. Тот, когда я промазала.

– За ней гналось два корабля. Одного выстрела, даже если бы ты попала, все равно могло бы не хватить.

Киммалин улыбнулась, сжала мою руку – и вышла.

У меня оборвалось сердце. Сначала Бита, теперь Киммалин… Я посмотрела на Йоргена. Он наверняка сейчас остановит ее. Ведь правда же?

Йорген застыл в напряженной позе, высокий, с этим своим невозможно красивым лицом. Он смотрел прямо перед собой, и мне показалось, что в его глазах я увидела… Вину? Боль?

«Он тоже видит, как рассыпается его звено».

Я должна была что-то сделать. Придать хоть какой-то смысл этой трагедии и собственной боли. Но нет – я не могла, да и не должна была останавливать Киммалин. По крайней мере… по крайней мере, так она будет в безопасности.

А вот Бита…

– Артуро, – сказала я, поднимая с пола рюкзак, – ты можешь сказать, на каком расстоянии отсюда произошел бой?

– Очень близко к нашей изначальной позиции, но за пределами дальнобойности зениток. Пожалуй, километров восемьдесят.

Я закинула рюкзак за спину:

– Отлично. Увидимся через неделю.

– Куда ты собралась? – спросила ФМ.

– Хочу найти Биту, – сказала я, – и устроить ей погребение, достойное пилота.

Я брела по сухой, пыльной земле. Компас позволял сохранять правильное направление, и это было важно, потому что тут, наверху, все было какое-то одинаковое.

Я старалась не думать. Думать было опасно. Я почти не знала Бима и Утро, но их гибель вывела меня из душевного равновесия на несколько недель. Бита же была моим напарником.

Более того. Она была такой, как я. Как минимум такой, какой я притворялась. Она обычно опережала меня на шаг и первая кидалась в бой.

Мне казалось, что я умерла вместе с ней.

«Нет. Не думать».

Это не отключало чувства. Пустоту в душе, боль, как от свежей раны. Теперь ничто не будет прежним. Вчера не просто умерла моя подруга, вчера умерла моя способность делать вид, будто мы ведем славную – в любом из смыслов этого слова – войну.

Рация замигала. Я нажала кнопку.

– Спенса! – позвал М-Бот. – Ты уверена, что разумно отправляться в это путешествие? Я, конечно, не способен беспокоиться, ты не подумай, но…

– Я хочу побыть одна, – сказала я. – Свяжусь с тобой завтра. Ну, или как получится.