В своей пятой экспедиции на архипелаг Норденшельд замахнулся на достижение Северного полюса, (который он надеялся покорить на оленьих упряжках). Однако завезенные олени во время зимовки разбежались — главная цель, таким образом, оказалась недостижимой, зато пересечение ледникового покрова Северо-Восточной Земли принесло результаты, которые на протяжении шестидесяти лет оставались непревзойденными. Вслед за Норденшельдом на архипелаг направились многие шведские геологи, деятельность которых оказалась на протяжении последующих десятилетий весьма плодотворной (Натхорст, Де Геер и др.), а также представители других наций (австрийцы Ханс Вильчек и Ханс Хефер) и т. д. Продолжалось успешное картографирование недоступных прежде участков восточного побережья (немецкие экспедиции Теодора Циля и Карла Хейглина в 1870 году), сопровождавшееся открытием многих неизвестных ранее ледников. Когда норвежский китобой Элинг Карлсен в 1863 году обогнул на своем судне Северо-Восточную Землю, размеры архипелага и его положение на карте были окончательно установлены, хотя большая часть внутренних областей оставалась в полном смысле «белым пятном», особенно ледниковые районы с их сложным рельефом. Лишь в 1890 году Густав Норденшельд пересек ледниковую систему, расположенную между заливами Бель-сунн на севере и Хорнсунн на юге.

Особые заслуги в исследовании внутренних районов главного острова архипелага принадлежат английскому альпинисту Мартину Конвэю, который в 1896 и 1897 годах глубже всех проник в глубь этой суши, несколько раз пересекая ее в различных направлениях, обнаружив странную закономерность в распределении ледников, большая часть которых располагалась на периферии острова, тогда как в центре преобладали относительно небольшие горные ледники, причем это выглядело очевидным нарушением широтной зональности в этой части Арктики.

Таким образом, на протяжении второй половины XIX века на Шпицбергене проходил своеобразный международный научный аврал, в котором, однако, не участвовала страна — первооткрыватель архипелага. Такое положение, разумеется, не могло продолжаться до бесконечности. Перелом в этом отношении наступил в самые последние годы XIX века, когда Академии наук Швеции и России решили провести в жизнь совместными усилиями старую идею об измерении дуги меридиана, для чего уже в 1898 году была выполнена предварительная рекогносцировка района работ с участием русского топографа Шульца. В дальнейшем обе экспедиции работали со своих баз, расположенных на крайнем севере (шведская на полуострове Ню-Фрислан) и юге (русская в Хорнсунне) архипелага независимо друг от друга, руководствуясь общей программой, с тем чтобы сомкнуть цепи треугольников триангуляции в наименее доступной части Шпицбергена на горе Ньютон высотой 1717 метров. Шведскими работами руководил геодезист профессор Едерин, русскими — отмеченный выше (см. гл. 5) геолог Чернышев, назначенный на эту должность с учетом его опыта на Новой Земле и Тимане. Зимовочным составом нашей экспедиционной базы командовал военный топограф штабс-капитан Д. Д. Сергиевский.

Работы русских проходили с юга главного острова архипелага в основном в полосе, примыкающей к Стур-фьорду, то есть в районах самого интенсивного оледенения со всеми вытекающими отсюда последствиями. По первоначальному плану русские должны были довести свои наблюдения до горы Чернышева на широте 78 градусов 58 минут. Однако поскольку шведские исследователи испытывали сильные затруднения в проведении своих наблюдений, русские взяли на себя самые ответственные работы по увязке сетей, включая наблюдения на горе Ньютона, в выполнении которых отличился астроном А. С. Васильев из Пулковской обсерватории. Работа велась в крайне сложных условиях ледников на «белых пятнах» на такой местности, где большей частью нога человека ступала впервые и о которой прежде не было ничего известно. Много забот доставило преодоление неизвестных перевалов на ледниках с их многочисленными зонами трещин, не говоря уже о бесконечных туманах и метелях. Помимо геодезических и астрономических работ, участниками экспедиций были выполнены топографические съемки, а на экспедиционных зимовочных базах еще и продолжительные метеорологические наблюдения, не считая попутных геологических, гляциологических и биологических исследований. Несомненным достижением было и то, что не было потеряно ни одной человеческой жизни, что в практике полярных исследований того времени было редким явлением.

Эти работы явились примером успешного международного сотрудничества в самых экстремальных природных условиях, что было особо отмечено участником шведской экспедиции Карлхеймом-Гюлленшельдом: «Пришли новые времена… Когда теперь различные нации встречаются в высоких широтах, то это связано не с их корыстолюбием, а с поисками истины, которая привела их сюда, с желанием изучить каждую точку нашей парящей в космосе планеты, на которой мы живем. Это современное соревнование разыгрывается на других полях битвы, на полях сражений за знания, где интересы не противоречат друг другу и где цель сражения состоит не в нанесении ущерба друг другу, а во взаимной помощи и поддержке независимо от языковых и расовых различий».

Как и на других материках и архипелагах, наука, экономика и политика на Шпицбергене дружно шагали в ногу, хотя и со своими сугубо полярными особенностями, больше заставляя считаться в жестоком арктическом мире с интересами конкурентов и коллег, где часто природа оставляла людям всего один выбор — или вместе выжить, или вместе умереть.

Посчитав, что с уходом русских с архипелага фортуна обернулась к ней лицом, Швеция (находившаяся тогда в унии с Норвегией, однако осуществлявшая от имени обоих государств общую внешнюю политику) в 1871 году сделала России официальный запрос на тему государственной принадлежности архипелага в новой сложившейся обстановке. В России на время задумались и ответили в том смысле, что ничего менять не надо, а будущее покажет, что к чему… Такая оттяжка решения заставила продемонстрировать заинтересованность обеих сторон на примере совместной экспедиции по измерению дуги меридиана, описанной выше. Характерно другое — при единой программе единой экспедиции все же не получилось — на практике оба национальных подразделения работали порознь, накапливая опыт международного научного общения в высоких широтах на будущее, который наиболее успешно уже после Второй мировой войны был реализован в Антарктике. А тогда по свежим следам обмена нотами в обеих странах по поводу Шпицбергена разгорелась дискуссия, временами достаточно жаркая. «Грумант, — заявлял неугомонный Сидоров, — это достояние всего поморского народа, который приурочил его к своему хозяйству тяжелым вековым трудом и тем обратил его в государственное достояние», которое, однако, государство принять не торопилось, занятое проблемами освоения новых среднеазиатских и дальневосточных владений, с первого взгляда несравненно более перспективных. Шведы, ссылаясь на заслуги Норденшельда и его сподвижников, отвечали в духе — и мы пахали… Разница в позициях обоих претендентов, однако, была существенной: подданные общего шведско-норвежского короля Оскара II все чаще оседали на архипелаге, во всю эксплуатируя его богатства, а поток русских переселенцев направлялся на земли Сибири и далее, и выходило, что Россия заинтересована в Шпицбергене скорее на будущее. А тем временем на архипелаге все чаще стали появляться подданные иных держав, имевшие весьма сильных покровителей.