Три ада - Владислав Эдуардович Черенков
-
Название:Три ада
-
Автор:Владислав Эдуардович Черенков
-
Жанр:Разная литература
-
Страниц:4
Аннотация книги
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Владислав Черенков
Три ада
Оконченная пьеса для электрического пианино
РУПОР
Я жестокий,
будто Коба,
я закован
в океан,
но бурей
было
всегда
мало.
Мой смычковый опиат:
снег комом —
бриллиант
превратился в фельетона
фолиант,
правда – так!
Полуто́ны камертона
прозвучат в моих полутона́х.
Часов я спал —
полутора,
но проснуться мне
к
у т р у
пора,
чтобы
д н ё м
вам доказать,
что
в е ч е р о м
хоть что-то сто́ю я.
А
н о ч ь ю
поставят статую,
где стою́ я
на троне —
семнадцатилетний.
Хвалю себя —
как самоопыление.
Я хочу докричаться —
в р у п о р,
свои мысли заселять вам,
как р у п о р,
но походу мне свяжут
р у к и.
Мысли —
пейзажи,
но смыслы —
как
пятиэтажки,
давит
тяжесть
в двести
двадцать
тон;
я
в них
заточён,
я
в них
звездочёт;
я зато́чен звёздами —
не в р у я.
Когда черчу буквы,
мои руки воздушные,
как тревога.
Курю Черчилля,
пью Честера,
переплюну Бродского.
Когда-то хотел
я лишь только покушать,
я теперь
голоден до
черепушек —
это инфляция счастья сушит.
Я докричусь
на суши до них
через пушки.
Красота
самоценного
слова
шатка,
но
проникнет
в бульвары
лезвием.
Я спрятал
нож-бабочку
за бабочкой
на рубашке,
чтобы резать
у ночных бабочек
их бабочек
в животе.
Я хочу докричаться —
в р у п о р,
свои мысли заселять вам,
как р у п о р,
но походу мне свяжут
р у к и.
Мысли —
пейзажи,
но смыслы —
как
пятиэтажки,
давит
тяжесть
в двести
двадцать
тон;
я
в них
заточён,
я
в них
звездочёт;
я зато́чен звёздами —
не в р у я.
Я хочу докричаться в рупор.
В ТЕМНОТЕ НОЧЕЙ
– Здрасте,
простите,
позвольте
взять вашу дочь и в амфоре вынести
из траура владычества.
Вы только взгляните,
как же Влад тычется
взором
в прекрасную даму.
Поверьте мне на слово,
как в государственные займы, —
вот – возьмите сладких апельсинов:
я любил немногих. Однако – сильно.
Да, поверьте в моей грудной области
желание блага и доблести
в эпоху биения сердца и
трепета восторженных речей…
– …ну хватит.
В голове у владыки маячит
дочуркин брак на сыне Благодетеля.
Немой кивок.
– Спасибо за доверие.
– Привет,
ты помнишь,
как пахнет сырой резедой горизонт?
Собирайся пойдём.
За окном не сезон – неси зонт,
нас опять унесёт простор в полусон:
свой огонь тебе
посвятил,
чтобы не заблудилась —
посветил.
Мы любим истории про
чёрный дом,
один за другим – рассказ
очередной.
В темноте
ночей
зимой
страшные истории
нам говорили
люди:
как чёрная-чёрная
ночь
меня с тобой погубит.
Но мы спасли друг друга
от страшного
мира.
Будет о тебе последняя
моя молитва;
печальные глаза
простят всё то,
чего прощать нельзя.
Нам достаточно минуты,
чтобы вспомнить всё;
всегда со мною голос твой,
мы потерялись среди звёзд.
Я хочу побыть
в соседстве
сердца твоего;
наша смелость
поборола
серость одного.
Я беспечный друг
твоих усталых рук,
в твоих тонких пальцах видел жизнь;
мы сокрушим
все страшные рассказы,
мы спасём друг друга
и об этом миру мы не скажем.
Теперь прости,
откланяюсь.
Вернул тебя обратно в замок я
в точности по времени
и в вечности момента
ускользаю.
СОЛИПСИСТ
В зале стиснув
сердце
проводом,
солипсистом чувствую себя —
и вдруг:
пропало сердце с проводом
без повода;
и вдруг:
надвое порушилась земля,
как опричнина, —
обиженки попали под страты вен,
я держу солнце, будто стратосфера.
Да, я к миру приспособлен,
хотя не бы́л приспособленцем.
Я не коммунист,
но дедушка нам показал пример,
как надо делать революцию —
я сделаю её культурной,
но не нужны ликбезы,
они делают тебя безликим.
Новые перо и кисть
делят мир напополам:
за победу «нового»
я поджигаю пламя прямиком из Рима;
целюсь в «старое»:
окурок сжимаю,
на курок нажимаю незримый.
Смотрю в зеркало и говорю: «И ты Брут», —
не знаю кто тут —
но даже он пропал.
В зале стиснув
сердце
проводом,
солипсистом чувствую себя —
и вдруг:
пропало сердце с проводом
без повода;
и вдруг:
надвое порушилась земля,
как опричнина, —
обиженки попали под страты вен,
я держу солнце, будто стратосфера.
Да, меня мучает
цейтнот,
но меня спасает
цвет нот;
я начинаю кричать,
как Слипкнот,
пробуждает меня
лишь свет тот,
который
доносится
из дивного города
и молнией пронзает агаты;
вспышками строится
дивная копия —
листы летают помятые.
МЕТРОПОЛИС
Посеяв разум великих,
закопав его в пашне
во славу вавилонской башне;
записки героев дойдут до потомков,
тогда на улицу
выскользнут
топотом,
то потом
будет потоп.
И народ
побежал, ему так сказали в ушах.
Окончательно будет забыта любовь.
Окончательно будет забыта свобода.
Где я?
Я с ними бежал.
Где я?
Уже вижу кинжал.
Где я?
Они копают могилы себе —
им так сказали в ушах.
И перед очами Благодетеля
вся людская сеть
двух миров, живущих вместе,
но один следит и наблюдает,
как другой пыхтит и погибает.
Когда в носу свербит
безусый тип,
а там в сети
звучит политэлита;
сзади сателлиты
– деловито свиты,
обвивает свита сбитых.
«Вас ожидает
десять казней египетских —
таков наш шаг экзотерический.
Жизни нет за пределами Метрополиса;
назад полезай, а то планета отколется».
Кручу я у виска:
хочу заставить их
в троянский конь идти,
но рубаха для смирений
для них стала поводка родней.
Производители пластмассового мира
к стене прибивают ковёр-самолёт;
над городом сМерЧ 17 жизней
по эфиру
показательно
унёс.
Когда город пытается выжать,
пожалуйста,
пытайся выжить,
иначе
окончательно будет забыта любовь.
Окончательно будет забыта свобода.
УЛИЧНОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ
Просыпаюсь поздно
и со всклоченным лицом,
когда уже выходит
абсолютно большинство,
гуляю по заброшенным
выселкам,
продувая на макушке
залысину,
с книжками
под мышкой —
от тяжести отдышка,
мои ветренные руки,
как ледышки.
Моё пальтишко всё:
в дырах и пятнах,
дырах и пятнах,
дырах и пятнах,
дырах и пятнах.
Здесь
находясь,
я понял,
что
сердцем и мыслями я – человек.
Я познакомился с