Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помоги мне выжить среди этой смертной любви.
Некрономикон.
Карлос Кастанеда – раскол – это недокаста.
Чёрный ворон,
ок.
Деревянные волосы.
Чем дальше погружаться в материю,
тем быстрее она исчезает.
РИСОВАЛ ТВОИ КОНТУРЫ САЖЕЙ НА СТЕНАХ
Рисовал твои контуры сажей на стенах,
меж арок мелькал силуэт;
пузырьки, что вздувались на венах,
выплясывают свой пируэт.
Наблюдая,
как полночь в холодном смятении тонет,
знакома до боли мне.
И вечно голодным, беспечно спать
холодным – прямо как по зиме.
Далеко в глухом лесу среди высоких сосен,
меня так быстро смыло, как под потоком вёсел.
Огни со мной, и мы уснём,
я буду проливным дождём.
И чтобы быть с тобой,
я буду проливным дождём.
Звёзды бились и сверкали чешуёй,
и мы гуляли по магистрали скоростной;
планета нам шептала тишиной,
и нити прошлого танцевали хоровод.
Я построил с тобой карточный дом,
от него останется лишь металлолом.
На стенах сажей тоннами
я рисовал твои контуры.
НАД ГОРОДОМ ВСЕМИРНЫМ
Куда вы попали?
Это тёмная комната,
тут скомкано,
сомкнуто,
из моей паутины накрытой не выйти —
из моего омута.
Убиты все выйти попытки.
И всю неделю был для вас далёк, как восточный берег,
поверьте, уж что-что, но желание о вас точно берёг!
О, как же сложно
не стать сотым
в сотых,
сотканным из тока,
когда исход приходит.
И не скрою,
уже многое полюбилось,
например, рядом со мной в четвёртой камере
билось сердце четырёхкамерное.
Наизусть запомнил я Бетховена,
хотел летать над гнёздышком,
теперь буду над городом всемирным!
Вау!
Да я теперь сродни объекта SCP.
О, спасибо, Общество, за спасение,
меня ждёт вавилонское столпотворение.
И впереди ещё
тернистый путь,
а позади уже
терновый куст,
и сейчас пока
в тени я пуст
для города. И говорю ему:
«Втяни мой дух».
ПАРУ ТАЙН ОТКРЫВАЮ
И каждый мой слог
из подковы рта говорит,
что, подкованный к жизни,
я не зря вобрал флюиды.
Сам иду
в зловещий Мордор,
замету
следы от страха;
и тот образ
мерзкой морды
ниткой собран
и размазан
по бумаге.
Пару тайн открываю —
и мир замер.
Представился бродягой, как Мик Джаггер.
Ворот рубахи
душит мне горло обхватом.
Жестокий, как Макиавелли,
шагал над городом
за целью;
шептал весь город,
свиристело
Общество: «Только ты имеешь силу
отпустить его в могилу».
Моя картина собрана, размазана:
я – такой же: собран и размазан
по бумаге.
Пару тайн открываю —
и мир замер.
Он выдохнул и сладко позабыл про сотни камер.
День за днём:
а я скиталец.
Смыли с Благодетеля багрянец,
ищут теперь Цареубийцу:
«От сотни камер вам не скрыться».
В потолке глазами выгравировал:
жить в углу и никому не делать зла;
из Человека себя выкинул;
у Благодетеля глаза – как зеркала.
КОНТРАСТ НА ТЕЛЕ
Милый друг,
тебя все ищут —
тебе больше не скрыться,
и лучший шаг затихнуть —
инсценировать самоубийство.
Вот тебе копия тела,
и думай,
будто ты на Дне себя,
посмотрев себе в глаза,
понял —
я на дне себя.
И надо написать предсмертное:
«Становится
золой
мой золотом
блестящий взгляд,
шелестящий град на теле
для меня как будто яд;
слёзы окропляют душу,
этот вой не слышат мои уши.
Жаль,
ведь я хотел,
чтоб все смотрели,
как я рушусь.
Постепенно
всё в потёмках —
отстаёт от меня взор,
в тёмном склепе
прекратился
вечный разговор;
онемелых пальцев холод
переходит
постепенно
на всё тело,
сердце
добивает
ритм
надменный.
Контраст на моем теле:
кожа побелела,
губы потемнели —
контраст на моем теле».
УЗНИК
Я не существую теперь для города,
о моей смерти выходят новости.
На мне седин
в раз сто уж больше.
Кол врастает. Я уже не нежный отрок.
Неужели я скучаю по комедии дель арте?
По коньячным встречам за бильярдом?
По месту, где закрывают концерны,
кошмарят поэтов, отменяют концерты?
Но, похоже,
без противостояния
с местом,
где прожит век скитания,
внутренний Наполеон не отпускает.
Здесь,
где не затронут
стрелы
взглядов,
теперь я – безлюдья узник.
И запах крови густо
застрял в носу, и сон мой
уже давно как не со мной.
Разглагольствую для неба,
а для Общества стал бесполезен,
словно книга по тайм-менеджменту, —
сейчас у них весь город в управлении,
а я задачу свою выполнил,
я выкинут
из города,
ведь, в отличие от Общества,
для людей я свой, а не чужой.
Решил я скрылся телом и нутром.
ТРЕЩИНА
Нашёл между мирами трещину,
когда пейотный запах померещился;
от тела освобождаюсь скрежетом.
Теперь все мои вещи там,
где нет пространства,
но есть время,
за которое плачу временем на этой
мира стороне.
И резко
силы
сходят
с тела.
Выполняя все магические пассы
к стороне причудливых созданий,
я уже не в состоянии
от иного мира отказаться.
Вау!
В этом мире вызываю слюни, будто я аперитив;
я пятнист
от бокалов брызг,
ваши нервы – инструмент,
и все хотят на бис.
И я тут —
сектор приз на барабане,
хоть мне мало платят
в этом вашем балагане,
мне не больно,
ведь тут морфий,
здравствуй, Балабанов.
Я здесь полетаю по деталям,
тут я полигамен и скандалю,
словно Джи-Джи Аллин.
В бар к вам залетаю в балаклаве,
убиваю тех, кто правит балом.
У Булгакова спрошу про Сталина,
у Сталина спрошу про Гитлера;
разговор с Летовым за литром, а
следом Будду с добрым утром
поприветствую,
и перламутровые
ведьмы обвивают гулом ухо,
им я сладко, голым в пухе,
рассказал про игры языка,
и полны их пошлости глаза,
но есть проблема множественная —
жизнь моя скукоживается.
ТРИ АДА
Разрушение должно быть присно!
Миры сжимаются:
в ужасе
жмутся
звёзды,
и разлагаются кости,
растворились теургия,
общество тирании,
лимб,
и рай,
и ад,
и Бог, и Сатана.
Когда на шаг от истины,
миры сжимаются:
и каждый,
будто следующий,
а следующий,
как прежний.
И в сущности отсутствия,
разрушение в созвучии
и в триединстве времени —
три пространства целые.
И во фрактале с искрами
миры сжимаются:
иссякли
и материя,
и дух,
и судьба,
и воля;
вмиг потухли
и содержание, и форма.
И три мира надломлены,
и всё, что было и что есть.
И вот теперь —