По мнению фон Левенига, экономическое преимущество русских в XIX веке заключалось в том, что они соглашались работать на худших условиях по сравнению с норвежцами, что, разумеется, имело и обратную сторону. «Что же касается конкуренции с Россией, то норвежская предприимчивость заметно прогрессирует, — отмечал немецкий исследователь, — тогда как деятельность русских постепенно стихает… Русские предприниматели жалуются на то, что их люди доставляют им множество неприятностей, в большинстве случаев приходится довольствоваться парнями из отбросов общества, быть может, даже преступниками». Один русский деятель, также претендовавший на свою долю в эксплуатации богатств Шпицбергена (некто Фролов), выразился еще более определенно: «Хозяева стали нанимать молодых или пьяных негодяев, которые губят ладьи или продают груз на сторону» (Иванов, 1935, с. 18). К сожалению, как показали ближайшие события, последнее суждение оказалось, увы, верным, о чем повествуют события на русской шхуне «Григорий Богослов».

Шхуна с кормщиком Иваном Гвоздаревым (ранее сотрудничавшим с Пахтусовым на Новой Земле) отправилась в мае 1851 года из Кеми на Карельском берегу Белого моря на Шпицберген с экипажем из десяти человек, но возвратилась в сентябре лишь с тремя моряками на борту — братьями Исаковыми и неким Дружининым, которые объяснили, что кормщик вместе с четырьмя моряками пропал в шторм на карбасе во время охоты на белух, еще один член экипажа умер, «долго промаявшись животом», а другой скончался с перепоя в норвежском городе Берлевоге, представив соответствующее медицинское свидетельство. Даже если какие-либо подозрения и возникали, наличие злого умысла или преступления доказать было невозможно, и тем не менее…

Год спустя шкипер норвежского судна обнаружил в одной из русских хижин на берегу бухты Колсбэй два трупа поморов, а также ружья с вырезанным на прикладе русским текстом, который норвежец не мог прочитать. По возвращении он передал свои находки официальным путем русским властям. Содержание легко читаемого текста на деревянных частях охотничьего оружия не оставляло сомнений: «Простите нас, грешных. Оставили злодеи, Бог им заплати. Донести нашим семействам» и «Мы двоима оплакали свою горькую участь, ушли в Рымбовку. Это было в Кломбае 1851 года 8 августа поехали за оленями со шхуны и оставили товар Здесь хозяин с 2 человеками ходили по берегу 3 дня, затем приехали. Гвоздарева стрелили 11 августа Колуп. Убежал Иван Тихонов. Убежал Андрей Каликин. Пострел ил Ивана Гвоздарева Колуп-собака». Преступникам оставалось только сознаться и в деталях рассказать о захвате судна и сопутствующих обстоятельствах, развивавшихся по классической пиратской схеме.

8 августа 1951 года со шхуны «Григорий Богослов» охотничья артель во главе с кормщиком высадилась на северный берег Бельсунна (поморы называли его Кломбай) для охоты на оленей. Спустя некоторое время шесть человек (один вахтенный все время оставался на судне) вернулись на судно; и братья Исаковы, пользуясь отсутствием кормщика Гвоздарева и охотников Каликина и Тихонова, предложили захватить судно и бежать на нем в Норвегию, на что остальные довольно быстро согласились. Поскольку трое оставшихся на берегу могли оказаться нежеланными свидетелями, было решено их уничтожить, для чего часть заговорщиков во главе с Исаковыми снова высадилась на берег и устроила за тремя ничего не подозревавшими охотниками настоящую погоню. Оценив нежданно-негаданно возникшую опасность, двое охотников помоложе успели убежать, а пожилого кормщика настиг стрелок Антипов. Поняв, что ему не уйти, Гвоздарев обратился к своему убийце: «Григорий Андреевич, стреляй прямо в сердце», что тот и исполнил. Что испытали Тихонов и Каликин, наблюдая с ближайших склонов, как на водной глади растворяются в дымке очертания шхуны, можно только догадываться. Ближайшее жилье находилось от них на берегах Грен-фьорда (Рынбовка у поморов) в расстоянии около 50 километров, где они, судя по надписям на ружье, и побывали. Видимо, не найдя подходящих условий для зимовки, несчастные продолжили свой путь на восток уже по южному берегу Ис-фьорда, но в конечном итоге лишь пополнили список жертв злодеяний братьев Исаковых (один из них — Яков и носил кличку Колуп) и Дружинина, погибнув от голода и цинги уже в Колсбэе.

Захватчикам судна успех не пошел впрок. По пути в Норвегию за борт были выброшены три члена экипажа, в надежности которых заговорщики сомневались, еще одного задушили полотенцем во время жестокой пьянки по случаю возвращения на материк. Остальное читателю известно…

Закат русских промыслов на Шпицбергене ускорился еще и тяжелой ледовой обстановкой, пик которой пришелся на 50-е годы XIX века. В 1852 году, по Карлхейм-Гюлленшель-ду, Шпицберген оставили последние русские промысловики из Рауд-фьорда. На Шпицбергене наступали новые времена, обещавшие превратить его в научный полигон европейских держав — более полувека на нем отсутствовала Россия.

Такому развитию событий способствовало несколько обстоятельств. Во-первых, относительная доступность архипелага при значительном количестве посещавших его промысловых судов. Во-вторых, развитие популярной теории древнего оледенения среди европейских ученых требовало подкрепления все новыми и новыми данными, которые можно было получить на ледниках архипелага. В-третьих, мало того что слагающие породы на острове были лишены рыхлого покрова, что облегчало их изучение, они еще отличались необыкновенным разнообразием как по возрасту, так и по происхождению — то, что в других местах удавалось проследить на протяжении сотен и десятков километров, здесь можно было отнаблюдать порой в однодневном маршруте, например на западе Земли Норденшельда, начиная с

Грен-фьорда. Неудивительно, что представители многих европейских университетов устремились на архипелаг, причем первое время среди них преобладали шведы, порой с именами мировой известности, для которых Шпицберген стал традиционным районом исследований.

В 1858 году в водах архипелага на судне «Фритьоф» появился шведский геолог Отто Мартин Торрель (1828–1900), прежде изучавший древнее оледенение Скандинавии. Его сопровождал молодой минеролог Адольф Эрик Норденшельд (1832–1901). Эта экспедиция обследовала западное побережье главного острова архипелага на пространстве от Хорнсунна до Рауд-фьорда. В 1861 году они продолжили свои исследования у северного побережья главного острова архипелага и Северо-Восточной Земли вплоть до мыса Платтен, получив убедительные доказательства существенной разницы в оледенении посещенных районов, в связи с чем позднее в литературе об этой экспедиции было особо отмечено: «Мы много обязаны ей теми сведениями, которые имеем теперь о топографии Шпицбергена» (Гельвальд, 1884, с. 741). Третью шведскую экспедицию на Шпицберген в 1864 году возглавил сам Норденшельд. Предполагалось, что она выполнит триангуляцию на побережье Стур-фьорда, создав тем самым основу для будущего картографирования архипелага, но это намерение удалось лишь частично. Экспедиция обнаружила узкий пролив, отделяющий остров Баренца от Западного Шпицбергена, о котором, впрочем, было известно во времена интенсивного китобойного промысла. В 1868 году очередная экспедиция Норденшельда нанесла на карту побережье Ис-фьорда, пролив Форланнсуннет и Лифде-фьорд с окрестными ледниками. В самом сердце Шпицбергена — в окрестностях долины Рейндален — шведы обнаружили лишь горное оледенение и, кроме того, отчетливые признаки существования в прошлом более теплых климатических условий. Было над чем задуматься самым продвинутым специалистам… Именно со времен этих экспедиций стало известно, что Шпицберген буквально набит углем — Блом-стренд обнаружил его на берегах Конгс-фьорда, а сам Норденшельд вместе с Торрелем и Дюнером на берегах Ис-фьорда, что во многом определило будущее освоение архипелага, когда эксплуатация его биоресурсов постепенно сменилась добычей полезных ископаемых.