— Я щекотки боюсь, — пришлось признаться мне, издав ещё несколько звуков, напоминавших то ли жалобный скулёж, то ли завывания умирающего животного. Иванов громко хмыкнул, наверняка еле сдержавшись от очередного саркастичного замечания, склонился ко мне резко и быстро — так, что на секунду сердце ушло в пятки от страха — и оставил на шее пылающий ожог, по очертаниям идеально совпадавший с его губами. А потом всё же разжал объятия и как ни в чём не бывало пошёл в сторону подъезда, словно не замечая моего недовольно-изумлённого взгляда.

— Ты так обиделась, что останешься ночевать на улице? — невинно поинтересовался он, подпирая плечом стену прямо возле домофона.

— Просто боюсь подпускать тебя к своей квартире, — мне пришлось всё же подойти к нему, на ходу выискивая в глубине сумки увесистую связку ключей. — Мало ли, что ещё из моих вещей ты решишь украсть?

— Ничего я не крал. Твоя куртка была у охранника, и если бы ты у него спросила, он бы сразу же её отдал.

За мгновение до его чистосердечного признания я успела приложить к домофону магнитный ключ, поэтому буравила Максима возмущённым взглядом в сопровождении противного и настойчивого писка. Про дверь я напрочь забыла, пока он сам, самодовольно ухмыльнувшись, не дёрнул ручку на себя, жестом предлагая мне пройти внутрь.

Или я наивна и доверчива, как маленький ребёнок, или он по-настоящему искусный и талантливый лжец. И при правильности любого из этих вариантов меня пугало то, насколько легко ему будет обвести меня вокруг пальца, заставить поверить не только в слова, но и в чувства, которых может вовсе не существовать. Сколько вообще правды в том, что происходит между нами сейчас?

Как бы мне ни хотелось выбросить из головы предложение помощи от Димы, оно всё равно прорывалось и назойливо крутилось в мыслях. Как много ещё я не знаю о Максиме?

— И как же она оказалась у охранника? — уточнила я, пытаясь сохранять видимость спокойствия и хладнокровия, которыми никогда на самом деле не владела.

— Я ему отдал и попросил подержать недолго у себя. Если бы кто-то спросил про неё, он бы отдал, а так дождался бы, пока я за ней приду. Такая у нас была договорённость.

— Договорённость с охранником? Ты владеешь врождённым даром убеждения или способностью к гипнозу? — если бы скепсис можно было разливать по бутылкам, как креплёное вино, то моего бы набралось на парочку бочек, не меньше. Проще приручить дикого волка, чем договориться о чём-то с тем вечно хмурым и всем недовольным дядькой, что дежурил около гардероба.

— Я владею деньгами, которые действуют намного эффективнее любого гипноза. Ты ведь сама говорила, что мне привычно покупать чьё-нибудь расположение, — Иванов ухмыльнулся, заметив, как я быстро сникла, прикусила губу и потупила взгляд. И правда ведь говорила. Мы вообще успели наговорить друг другу столько дерьма, что страшно было вспоминать. — Какой этаж у тебя?

— Четвёртый, — я взглянула на маленький экран над кабиной лифта, на котором светилась цифра девятнадцать, и тут же добавила: — Наверное, лучше по лестнице.

Почему-то мне не хотелось просто стоять и ждать ни секунды. Проще было идти, вынужденно двигаться, лишь бы максимально отвлечься от волнения, потому что вечер заканчивался совсем неправильно, просто отвратительно в сравнении с тем, как всё было каких-то минут пятнадцать назад. Не покидало ощущение, что это я всё снова испортила, не сумев вовремя обуздать свой гонор и утихомирить страхи, постоянно подталкивающие к опрометчивым поступкам и неадекватным реакциям.

Лестницы были изолированы от основной части подъезда, поэтому каждый наш шаг отдавался громким эхо, резво скачущим вверх по ступенькам и терявшимся где-то на уровне десятого этажа. Максим шёл прямо за мной, и мне казалось, что его взгляд должен бы уже выжечь в моём затылке огромную рану, подкрасив волосы багровым. Становилось жарко и душно, пришлось расстегнуть куртку и быстро оттянуть в сторону ворот толстовки, внезапно ставшей очень тесной и неудобной, слишком плотно обхватывающей шею.

Мы поднялись уже до третьего этажа, когда его ладонь коснулась локтя, останавливая меня.

— Всё ещё обижаешься? — очень серьёзно спросил Иванов, заглядывая мне прямо в глаза. Словно был уверен, что именно в них сможет увидеть истину, распознать ложь, рассмотреть что-то такое, о чём я не хотела, не могла, не собиралась говорить вслух.

Может быть, он был прав?

— Нет, — я покачала головой и, нервно облизнув губы, зачем-то добавила: — А ты?

— Ох, Полина, — укоризненно протянул он, расплываясь в довольно-хищной улыбке, достойной охотника, только что заманившего долгожданную добычу в капкан. Примерно так всё и получалось: за моей спиной была стена, а Максим стоял прямо напротив, пока не сократил остававшееся между нами расстояние всего лишь в один шаг.

Я не сопротивлялась, когда его руки снова обвили талию, на этот раз уже под вовремя расстёгнутой курткой, отчего прикосновения ощущались более горячими, волнующими и интимными. Не стушевалась, когда он склонился к моему лицу и поцеловал совсем иначе, чем в машине, сразу настойчиво и властно, агрессивно прихватил зубами нижнюю губу. Не дёрнулась от страха и не попыталась отстраниться, когда лопатки оказались жёстко вдавлены в стену, к которой он плотно прижимал меня своим телом.

Нет, напротив, я пылко обхватила его плечи руками, жалея о том, что на нём слишком много одежды и невольно вспоминая, какими крепкими показались его руки под одной лишь рубашкой; снова привстала на цыпочки, насколько возможно помогая компенсировать нашу разницу в росте. Податливо приоткрыла рот навстречу его губам и, почувствовав, как влажный язык проскользнул внутрь, тихо застонала.

Кажется, Максим слегка ошибся. Хорошие девочки так себя не ведут.

От его близости я просто с ума сходила. Судорожно хваталась за его шею, ерошила пальцами его волосы, осуществляя самую странную мечту последних нескольких недель, пыталась обнять и притянуть ещё ближе к себе, хотя это было почти невозможным. Он и так вжимался в меня так сильно, что не получилось бы даже вдохнуть полной грудью, но вместо вполне ожидаемого страха я чувствовала только возбуждение, тугим узлом скрутившее низ живота и вынуждавшее со всей силы сжимать бёдра, чтобы унять болезненно-ноющее ощущение между ног.

С непривычки терпеть это становилось почти невыносимо. Стоило ему лишь на мгновение сжать в кулак волосы, разметавшиеся по шее, или слегка прикусить мои губы, прежде чем наши языки снова соприкоснутся, как внизу всё пульсировало и сжималось от неудовлетворённого желания. Но отказаться от всего и оторваться от него я просто физически не могла, ощущая себя совсем как блуждавший в пустыне путник, нашедший живительный оазис.

Мне бы хотелось, чтобы это не заканчивалось никогда. Но в тот же момент, когда Максим начал понемногу отстраняться, выпустив меня из надёжного плена своих рук и сменив страстные поцелуи на быстрые, мимолётные прикосновения губами к уголкам моих губ, мне захотелось благодарить его снова и снова. Потому что сама бы я скорее умерла, чем решилась прервать эту сладкую пытку.