— Властелин колец? Кажется, я догадываюсь, какое прозвище у тебя было в детстве, — искренне рассмеялся Иванов, снисходительно поглядывая сверху вниз на моё насупившееся лицо.

— Это настолько банально, что даже не смешно. Брату, кстати, тоже было не смешно, когда он в шестнадцать стал одним из самых низких парней в классе и хоббитом дразнила его уже я.

— Мы тоже с братьями постоянно дрались. И всегда из-за какой-то сущей ерунды. А доставалось в итоге почему-то именно Тёме. Не помню, чтобы он хоть раз больше полугода без очередного гипса проходил. А Никиту мы несколько раз очень не по-братски подставляли, когда тот девчонок начал в дом таскать. Вообще большое счастье, что теперь он в другой стране живёт, потому что он обещал отомстить — и, уверен, при первой же возможности сделает это даже спустя столько лет.

От вполне естественного, предсказуемого и логичного факта, что Максим таскает к себе домой девчонок, я смутилась в разы сильнее, чем в тот момент, когда впервые случайно наткнулась на порно, как раз вовсю демонстрировавшее самую суть всего процесса. Покраснели, кажется, даже кончики моих волос. Как назло, именно тогда мы зашли внутрь необходимого здания, и под ярким тёплым светом можно было вовсю любоваться алой краской смущения, щедро залившей моё бледное лицо.

— Никита, кстати, был фанатом Гарри Поттера. Каждый Новый год он пересматривал все вышедшие к тому времени фильмы, а для нас это была просто каторга, и мы изощрялись как могли, чтобы этого избежать. Прятали пульт, один раз расковыряли розетку — счастье, что нас тогда током не убило, придурков малолетних. Пока как-то незаметно сами не втянулись. От любви до ненависти… — глубокомысленно добавил Иванов, если и заметивший моё странное состояние, то, к счастью, виду не подавший. — Мы пришли.

Вынуждена признать, что у Максима вышло в который раз меня удивить. Мы оказались на небольшой смотровой площадке, на высоте всего лишь этажа четвёртого-пятого, но именно отсюда открывался вид на самый центр Москвы. Крыши, покрытые искрящимся, как бриллианты, снегом, отражающим от себя свет фонарей, игриво выглядывающие из-за них конфетные купола храма Василия Блаженного и напыщенно-золотые — храма Христа Спасителя. И большая, идеально круглая, молочная Луна на чернильном ночном бархате.

— Здесь так красиво, — выпалила я на одном дыхании, подходя ближе к краю и любуясь открывающимся панорамным видом на смутно знакомые улицы и строения. Наверное, впервые в жизни я пожалела, что так редко бывала в центре и совсем не представляла, насколько эстетически прекрасным окажется родной город после заката.

— Я сам здесь ещё не был, — признался он, подойдя следом и облокотившись локтями на перила, что позволило мне ненадолго сравняться с ним ростом. — Раньше это место было закрыто на реконструкцию. А теперь и правда… очень красиво.

Мне так хотелось, чтобы он сказал что-нибудь ещё. Даже какую-нибудь глупость, или снова пошутил, потому что возникшая между нами тишина казалась такой пугающе пустой, как необъятная пропасть, которая непременно снова возникнет, когда мы разъедемся по домам. Вокруг нас сновали люди, громко и назойливо восхищающиеся получавшимися фотографиями, снизу шуршали и гудели машины, застрявшие в традиционной зимней пробке, а из здания доносилась слабая мелодия весёлой новогодней песенки.

«Сделай же хоть что-нибудь!» — мысленно молилась я, сама не понимая кому из нас двоих адресуя этот призыв отчаяния.

— Я, кстати, до сих пор пересматриваю все фильмы о Гарри Поттере на новогодних праздниках, — смущённо сказала я, нервно теребя пальцами подкладку в кармане своей куртки, и тут же пожалела о своём порыве, поймав его задумчивый, напряжённо-уставший взгляд.

— Я тоже, — улыбнулся Максим, снова выпрямившись в полный рост и делая шаг навстречу ко мне.

И можно было только предполагать, что именно он собирался сделать, и собирался ли вообще. Потому что мне пришлось отвлечься на совсем не вовремя зазвонивший телефон, на дисплее которого крупными буквами высветилось «Мама».

И хоть меня не ругали, а очень сдержанно и почти мягко поинтересовались, когда же я вернусь домой, настроение сразу спикировало вниз и приблизилось к экстремально низкой высоте, после которой катастрофа становилась уже неминуемой.

Но я ведь с самого начала понимала, что рано или поздно этот день подойдёт к концу, я просто вернусь домой и ничего в наших с Ивановым отношениях не изменится. Хотя теперь я знала о нём немного больше, понимала немного лучше и любила немного сильнее, чем этим утром. И это было так… плохо. Как будто у меня вышло ненадолго примерить на себя ту сладкую жизнь, которой в реальности никогда не будет.

— Пойдём, я уже вызвал такси, — бросил Максим уже на ходу, снова взяв за руку и потянув на выход. А потом добавил, будто извиняясь: — Мне всё равно мимо твоего дома проезжать.

Такси подъехало сразу, не дав опомниться и осознать, что именно происходит. А похоже это было на побег, коими в последнее время грешила именно я, пугаясь силы собственных чувств, не идущих ни в какое сравнение с когда-либо испытываемыми ранее.

Мы с Ивановым сели на заднее сидение машины, одновременно став задумчивыми и зажатыми, одним незамеченным рывком вернувшись даже не ко вчерашнему своему взаимодействию, а скорее к тому, как вели себя рядом месяца полтора назад. Но мне почему-то совсем не хотелось расплакаться от обиды, как обычно случалось. Потому что этот день был волшебным, несмотря ни на что. Пожалуй, вообще самым насыщенным, странным, непредсказуемым и просто лучшим из всех, что я помнила.

Максим неуверенно протянул мне один наушник, который я без раздумий тут же взяла, не собираясь отказываться от возможности узнать, какую музыку он слушает. Погрузиться во всё, хоть как-то связанное с ним, до самого дна.

А ведь я знала, что выплыть обратно на поверхность уже не получится. И завтра, когда останусь, как и прежде, ни с чем, мне будет невыносимо больно.

Я повернулась к окну, безуспешно пытаясь выхватить очертания домов, быстро превращающихся в смазанные подсвеченные пятна. Мелодию заигравшей песни узнала сразу: кажется, ей больше лет, чем мне.

Summer has come and passed

The innocent can never last

Wake me up when September ends

Я не жалела ни о чём. Может быть, и должна была бы, и держаться от Иванова подальше — самая безопасная и безболезненная тактика, которой стоило придерживаться с самого начала. Не отвечать ему оскорблениями на том самом уроке истории, не вступать в десятки мелких перепалок, не пытаться нанести разгромный удар и одержать победу в нашей войне. Войне, отныне проигранной мной окончательно и бесповоротно.

Максим смотрел на меня пристально, в упор, не мигая, и блики уличного света отражались в его глазах завораживающе мерцающими огоньками, словно в галактике напротив стремительно падали звёзды.

И я успела загадать своё желание.

Не помню, когда и как я успела повернуться к нему лицом, но его губы, тёплые, сухие и слегка шершавые на ощупь, прижались к моим очень резко, быстро, будто столкнувшись от экстренного торможения машины, как ни в чём не бывало продолжавшей нестись по вечернему городу. Это было не похоже на поцелуй. Скорее на жест отчаяния, мгновенно осознанную ошибку, случайное недоразумение… на что угодно, кроме попытки по-настоящему меня поцеловать.