Первые минуты сеанса я даже дышать нормально не могла, ощущая приятное тепло в том месте, где наши плечи слегка соприкасались друг с другом. Еда совсем не лезла, более того — от нервов начало тошнить, и мне приходилось пить часто и маленькими глотками, забивая стоящий в горле ком страха перед своими желаниями, неуверенности в его мотивах и заранее появившейся тоски. Не стоило тешить себя мечтами о том, что это иногда, совсем чуть-чуть, самую малость напоминало свидание.

Ничего серьёзного. Ему просто необходимо было уехать из дома, так ведь?

К счастью, фильм оказался действительно интересным, и я сама не поняла, как втянулась в происходящее на экране настолько, что смогла ненадолго позабыть о своём настолько же заинтересованном спутнике. Это позволило отвлечься и унять напряжение, грозившее обернуться для меня каким-нибудь необдуманным, постыдным и непоправимым поступком. Например, просто осуществить давно терзавший меня порыв и поцеловать его. Хотя бы так же, как делал раньше он, в лоб. Хотя бы прикинувшись, что это такая шутка.

— Что же вынудило тебя скитаться большую часть выходного дня? — вскользь поинтересовалась я, пользуясь отличной возможностью скрыть интерес и лёгкое смущение за низко опущенной головой. Вообще-то, молния на куртке работала просто отлично, но возиться с ней было достаточно правдоподобным оправданием того, почему мне до сих пор не хватало смелости поднять на него взгляд.

Мы стояли у выхода из кинотеатра, внутри которого становилось по-настоящему тесно по мере того, как приближалось вечернее время. Однако у Максима оказалась ещё одна идея о том, куда нам необходимо попасть, перед тем как отправиться по домам. Озвучить это место он, конечно же, отказался, только коварно улыбнувшись в ответ на слабые попытки проявить стойкость характера и скинуть с себя роль ведомой.

— Свадьба матери.

— Что? — я оторопела настолько, что забыла обо всём и совсем невоспитанно уставилась прямо в его непроницаемо-спокойное лицо.

— А что? — непонимающе переспросил меня Иванов, отвечая взглядом честным и открытым, будто действительно искренне не понимал причин моего изумления. Вот уж кому следовало блистать в школьных спектаклях с таким врождённым актёрским талантом.

— Ты сбежал со свадьбы своей матери? — пришлось аккуратно уточнить мне, чтобы убедиться в правильности той информации, подробности которой он совсем не спешил раскрывать. Наверняка вовсю наслаждался моей реакцией.

— Не сбежал, а отказался присутствовать, сославшись на важные дела. Было бы не очень красиво, если бы после такого я просто весь день проторчал дома, не находишь? — пожал плечами Максим, открыв передо мной дверь и галантным жестом предложив выйти на улицу. — И потом, на регистрации я уже был и весь имевшийся на этот месяц запас вежливости исчерпал. Сегодня только банкет со всеми этими застольями, песнями-плясками и очень наигранными пожеланиями счастья, а я искренне ненавижу любые скопления веселящихся людей, тем более незнакомых.

После духоты переполненного кинотеатра воздух на улице казался ледяным настолько, что грудь обжигало болью с каждым вдохом. Начинало темнеть, и щедро развешенные вдоль улицы новогодние гирлянды заиграли яркими красками, вынуждая с непривычки щуриться от их ослепляющего света. Днём здесь было довольно мило: старинные домики мягкими силуэтами возвышались над белоснежными сугробами, сливаясь в единую светлую, нежно-пастельную картину, на которой не хватало только тёмного пятна лошади, запряжённой в повозку седовласым крестьянином.

Теперь город показывал совсем иную свою грань, преобразившись почти до неузнаваемости. Яркий, зовущий, почти агрессивный в своей кричаще-настойчивой иллюминации. Казалось, даже воздух стал совсем другим, более тяжёлым и насыщенным, слегка пьянящим.

— Если бы я сегодня ещё пару раз услышал настойчивые пожелания сердобольных гостей поскорее завести пару-тройку детишек, у меня бы от злости эпилептический припадок случился. Потому что неплохо было для начала пожелать уделить хоть немного внимания уже имеющимся, — раздражённо процедил Максим сквозь плотно сцепленные зубы.

Наверное, мне вообще не следовало поднимать эту тему, потому что теперь он выглядел очень злым, но ещё больше раздосадованным и как будто немного потерянным, и меня мучило то, что я никак не могла ему помочь. Не имела ни малейшего понятия, какие слова смогли бы сойти за утешение и хотелось ли ему слышать их от меня.

— И потом, братья тоже не посчитали нужным приехать, чтобы поучаствовать в этом фарсе, — словно опомнившись, уже намного веселее и спокойнее заговорил он. — Вот я подумал, с чего это должен один за всех отдуваться? Я и так самый младший, мне с детства нелегко пришлось.

— А со старшим братом вы общаетесь?

— Да, в последние годы очень много. Был даже один тяжёлый период, когда мы общались с ним больше, чем с Артёмом, хотя мне казалось, что больше, чем с Артёмом, просто невозможно, — Иванов хмыкнул и покачал головой, продолжив с тёплой улыбкой: — С Тёмой мы вообще постоянно вместе были, сколько я себя помню. Вроде как он старше, но так повелось, что это я за ним присматривал, к тому же мы хорошо ладили, да и… ну, это, наверное, вполне естественно, что мы держались вместе, потому что только друг другу и были нужны. С Никитой у нас довольно большая разница, меня он на девять лет старше, и ему с нами вообще не нравилось. Ни играть, ни присматривать в редкие моменты, когда об этом просили. И сами мы ему совсем не нравились. Ревновал сильно. Мы ему завидовали, потому что у него был отец клёвый, хоть и нищий, а он нам — потому что в редкие часы, когда наш приезжал, заваливал дорогущими подарками и щедро снабжал деньгами. До сих пор помню, как родители развелись и Никита радовался и орал, что теперь мы тоже безотцовщины. В общем, большую часть своей жизни я помню его как самого мудацкого старшего брата из всех возможных. А потом он, наверное, просто повзрослел и резко стал нормальным.

— Это, наверное, какая-то особенная традиция всех старших братьев — очень долго быть говнюками, а потом резко становиться нормальными, — грустно усмехнулась я, вспоминая наши с Костей бесконечные ссоры и пререкания, закончившиеся всего лишь за пару лет до его смерти. Примерно в тот самый день, когда я неумело утешала его после расставания с первой девушкой. — Мой тоже терроризировал меня большую часть… своей жизни.

Я пыталась прислушаться к собственным ощущениям, чтобы успеть замолчать до того, как захочется истерично зарыдать. Как ни странно, плакать мне совсем не хотелось. Напротив, появлялось чувство облегчения от самой возможности поделиться своими воспоминаниями о брате. Тем более с тем, кто наверняка поймёт меня. И с тем, с кем внезапно очень хочется поделиться чем-нибудь личным, сокровенным и ценным.

— У вас была большая разница в возрасте? — голос Максима звучал очень тихо, даже как-то несвойственно ему осторожно. Он явно боялся сказать или спросить что-нибудь не то и выглядел очень умилительно в этой несмелой попытке проявить тактичность.

— Почти пять лет. Достаточно для того, чтобы у меня не оставалось ни единого шанса хоть раз как следует дать ему сдачи. А дрались мы постоянно! Ну как дрались… скорее он меня бил, а я его потом щипала исподтишка, чтобы он ответил при родителях и получил от них взбучку. И дохлого таракана мне как-то раз на подушку подкинул, и я в отместку испортила ему все плакаты и тетради с Властелином Колец, которые он так обожал. И сама за это получила, потому что родителям пришлось покупать всё заново. Тогда мне было так обидно от этого, а сейчас почему-то смешно вспоминать.