У самолетика переминались и ревниво переглядывались Поль, Элли и явившийся только что Рони. Последний – при полном параде, в форме советника тайной полиции, с лицом кислым и даже трагическим. Получив статус официального посланника Евсея Оттовича и все полномочия для особой операции в Шартре, он утратил остатки надежд на место пассажира в новом перелете.

– Три места, – с вызовом сообщил Поль. – Я пилот, прошу это учесть, мсье Карл.

– Элли остается, кто-то ведь должен заниматься безопасностью, у нее наибольший талант, – осторожно начал барон.

Длинные волосы внучки Сержа ле Берье на миг вспыхнули синевой и чуть шевельнулись, словно каждая прядь была змеей. Но Элли всего лишь тяжело вздохнула и кивнула, признавая правоту решения.

– Я обречен, – буркнул Рони, делая несколько шагов в сторону особняка и заодно пристраиваясь поближе к Элли. – Как плохо быть официальным лицом, увы… Карл, удачи. Даровать не умею, просто желаю.

Поль замотал плотнее шарф, надел шлем и полез на место пилота. Карл и Алексей заняли пассажирские кресла. Даже магам было странно видеть столь жестокую пародию на взлетную полосу: впереди лишь десять метров свободного пространства до поросли деревьев.

– Теоретически должно хватить, – уточнил Поль. – Я просчитывал такой вариант. При должном везении…

– Это можно, – грустно кивнул Карл фон Гесс. – Удачу я всем нам охотно дарую, но, если мы не успеем в Дорфурт к пяти часам, она, боюсь, окажется бесполезна. Я говорил с ликрейским послом в Арье. Маги охраны, официально отправленные к Беренике, не добрались туда. И вряд ли попадут на место раньше утра.

– Покушение? – насторожился Алексей, пристегивая ремни и включаясь в процесс настройки стихии воздуха.

– Бюрократия, – презрительно скривился Карл. – Это великое оружие Арьи. Не приведи бог, мы его сполна переймем… и дополним своим исконным самодурством.

Самолетик дрожал, крылья гудели и норовили изогнуться чуть вверх, пропеллер увеличенного размера рокотал, а не свистел, вкручиваясь в поток магии и воздуха.

– Отпускаю, – шепнул Поль.

Двигатель взвыл, самолетик подпрыгнул на первой кочке и задрал нос вверх. Бризов возмущенно буркнул, едва успевая подать поток для подпора крыльев и создания подъемной силы. Особняк резко провалился вниз, солнце ударило в глаза, ослепляя и наполняя восторгом полета…

Арья, Дорфурт, 28 октября

Голем сощурился, сверяя внутреннее ощущение с показаниями башенных часов. Половина второго, все точно. Голова гудела так, словно была помещена внутрь главного кафедрального колокола, отбивающего набат.

Гюнтер Брим всегда умел составлять планы и следовать им. Он полагал, что организованность и упорство способны преодолеть любые преграды случайностей и даже обеспечивают тому, кто лишен дара магии, оружие, необходимое для главного дела жизни. Увы, стоило однажды допустить отклонение от замысла на волос – и все здание идеального распорядка рухнуло. С чего началась катастрофа? Наверное, не следовало помогать секретарше подыскивать для ребенка няню. Или не стоило отправлять Вальтера в архив, к герру Кюне, и не хлопотать о стипендии для него. Впрочем, нет, все это накопилось позже. Первой большой ошибкой была Геро. Он сдался, он допустил победу восхитительной неорганизованности и нелогичности. Он имел глупость признать, что не является цельнометаллическим, как шутила жрица… И позже уступал еще и еще, кому-то помогая с ремонтом, кому-то со стипендией, а кому-то с рекомендациями. Он испортил свою репутацию неживого существа с глазами – пистолетными дулами.

И все рухнуло.

Если бы окружающие верили в бездушность Голема, к нему бы не бежали за помощью, преодолевая робость и оторопь. Тем более его не стали бы беспокоить те, кто уж никак не должен был и просто не мог просить!

Позавчера вечером явился Вальтер. Был он странный, даже без своих любимых ботинок с тяжелыми подошвами: усвоил, что Гюнтер не уважает шума и показных маршей. Пришел жалкий, с красным распухшим носом, сопливый. Он и не пытался скрыть, что плакал, да так и не унялся. Молча сник на стуле, молча принял большой платок, высморкался и выпил воды. И все это Вальтер проделал, глядя так, словно миру конец и просить о помиловании для всего населения имеет право один Голем…

– Говори внятно и без причитаний, не трать время и силы, – посоветовал Гюнтер, откладывая газеты и убирая в секретер записи. – Что стряслось?

– Вилли, – кое-как выдохнул мальчишка и снова всхлипнул. – Вы его знаете, вот уж точно.

– Вилли? Сын лавочника с Липовой аллеи? Или же тот белобрысый недоросль, что пытался избить в подворотне профессора Леммера, а затем и профессора Кюне, заподозрив их неарьянское происхождение?

– Второй, – вжимая голову в плечи, едва слышно уточнил Вальтер и, кажется, утратил надежду на помилование для вселенной. Порой в отчаянии есть польза, поскольку речь стала более связной и внятной. – Я знаю, это вы их тогда отходили, герр Брим. Так отходили, чтоб памятно было вовек. Только в полицию не сдали, вот.

Гюнтер поставил на стол заварник с холодным чаем, плеснул в две чашки, гостю и себе. Между чашками разместил блюдце с колотым сахаром и приготовился слушать. Вальтер снова приободрился – не гонят и не ругают. Хотя тот же Вилли не мог не сказать приятелям, что после истории с нападением на архивариуса Голем грозился его повесить на городской площади, если снова узнает о подлых ночных налетах. И еще Вилли мог упоминать, как пытался неделей позже стрелять в самого Гюнтера, за что был бит повторно, куда более жестоко и старательно.

– Он устроился работать учеником токаря на новый завод Штольтца, – тихо сообщил Вальтер, выбирая крупный кусок сахара. – Уставал сильно, а куда деваться? Он же совсем ничейный… ну, как вы, значит… Вот.

Вальтер принялся грызть сахар, отвернувшись и смаргивая слезы. Чуть успокоился, запил переживания чаем и продолжил рассказ.

Гюнтер прикинул: действительно, в последние три месяца крысеныша Вилли с его мерзкой манерой высовывать белобрысую челку и бесцветную оскаленную мордаху из-за дальнего угла, пищать угрозы и убегать во всю прыть не видно и не слышно. Нападения на преподавателей прекратились совершенно. Полиция-то не нашла ни одного злодея, зато он, Голем, ни одного не упустил. Он решил, что исчезновение Вилли связано именно с проявленным усердием. Оказывается, был не вполне прав. Вилли подрос и попытался устроить свою жизнь. Забросил глупости с ночными патрулями и погромами: уставал, много работал и вроде бы даже мечтал поступить в колледж, копил деньги по монетке. Что именно увидел и услышал Вилли минувшим вечером на заводе, осталось загадкой. Он, как следовало из рассказа, прибежал к приятелю Вальтеру под утро, озираясь и не решаясь идти по улице: крался через палисадник. Постучал в окно и шепнул:

– Есть разговор, позови наших, место сбора прежнее.

Вальтер собрал людей, а зачинщик не явился. Его стали искать, забеспокоились. К обеду Вальтер догадался проверить больницы и в самой нищей, на окраине города, куда свозят бездомных и безнадежных, нашел Вилли.