Карл Льюис – тот самый человек, жизнь которого сама по себе вполне случайна. Он может стать правителем Ганзы или отказаться от поста в пользу брата. Он может преуспеть в своих реформах или сдаться под натиском организованного противодействия оппонентов. Но его насильственная смерть, тем более прилюдная, превращенная в зрелище и заранее обреченная стать главной темой всех старосветских газет, она ничуть не случайна. В последний год Карл Льюис посетил многие нетитульные провинции большой Ганзы. Имея должность генерального военного инспектора, он был, по сути, равен военному министру. Он знал, что очень скоро станет первым человеком страны: дядюшке ведь далеко за восемьдесят… Но, уважая военных и ценя порядок, Карл Льюис не понимал пользы войны, способной разорить его страну дотла и разорвать на части.

В свою очередь война, выгодная многим, обещала выход из затянувшегося кризиса. Она пока что не могла состояться, ей еще предстояло, как кукушонку в чужом гнезде, сбросить в небытие всех лишних, используя и их смерть себе во благо…

Кем бы ни был главный игрок партии сторонников войны, он сделал для выигрыша все возможное: исключил случайности и расставил людей. Выбрал явных виновников и укрыл в тени тех, кто их обрек на заклание. Кто такой князь Волевский? Тайный советник и доверенное лицо самой правительницы Ликры, публичный сторонник мира, друг правителя Мадейры, меценат, благородный человек. А еще тот, кто заказал и подготовил намеченное убийство.

Зачем? Разве есть однозначный ответ на этот вопрос, особенно для Геро? Она куда больше понимала в магии притяжения душ, нежели в ненависти и расчете… Но пока что бомбы не взорвались и выстрелы не прозвучали. Послания и отчеты Волевского более не кажутся тайной полиции Ликры достоверными. Невнятные намеки правителя соседней Серпы на некую угрозу не вызывают более насмешек. Птица удачи недавно позвонила домой, попросила к аппарату Карла фон Гесса и сказала, что «один узелок наверняка лопнет именно двадцать восьмого», если не приключится хоть какая-то нелепая и спасительная случайность, которая даст миру маленький шанс одуматься… Сама она, птица, полагала: для случайности на этих узких улочках еще очень много места.

Свое имя Геро унаследовала из древних легенд, так звали одну жрицу. Она полагала себя причастной к одной из величайших случайностей, позволяющих сберечь хрупкий мир. На этой вот улочке, прямо сейчас, в жалких декорациях наспех оштукатуренных стен, разыгрывался последний акт противостояния удачи и предопределенности. Геро сделала ставку и теперь ждала финала. Слушала голос толпы, сегодня вовсе не мрачной и настороженной, наоборот – воодушевленной, исполненной радости и предвкушающей перемены к лучшему. Люди вслух говорили о снятии унизительного клейма «нетитульных» наций с мадейрцев и их соседей, верили в скорое обретение права глядеть на иных в Старом Свете, как на равных, шептали о росте благополучия – заслуженного, добытого трудом и упорством.

Люди улыбались, держали в руках цветы, переговаривались и смеялись… Люди не слышали и не видели того, о чем знали лишь единицы, что укрылось от внимания тайных служб стараниями их же сотрудников, тоже сделавших свою ставку – на предопределенность.

Далеко, за пределами видимости, возник и разросся шум. Карл Льюис приехал в Мадейру как гость. Он оставил свою охрану на вокзале и следовал по давно оговоренному маршруту, слепо и в общем-то глупо полагаясь на порядочность врагов и надежность друзей…

Геро прищурилась, наблюдая растущее волнение толпы. Люди уже видели кортеж из трех автомобилей и двигались. Те, кто был в первых рядах, чуть сторонились, давая дорогу. Прижатые к стенам напирали, толкаясь и готовя цветы… или нечто иное.

Равшан топтался в самом первом ряду. Он был дважды нелеп в приметном полосатом халате чужака и иноверца, с серьезным лицом и прижатыми к груди руками с «подарком». Этот предмет, выданный ему «хорошими людьми», был похож на яблоко. Безобидная игрушка, согретая теплом ладоней, так полагал Равшан. Человек с тростью, оплативший работы и знающий язык Ликры, назвал эту вещь «сюрпризом для важного человека». Ценным и дорогим. Равшан стоял и всем своим видом выказывал готовность вручить подарок. А еще он испытывал гордость, ведь ему доверили важное. Все это видели и его хозяева, которые затеяли игру и теперь со стороны наблюдали за ее финалом. Они ничуть не сомневались в своем нелепом «фундаменталисте».

Равшан держал бомбу и с любопытством глядел на красивый открытый автомобиль – дорогущий «хорьг». Тот мягко плыл по улице все ближе и ближе. У человека, сидящего на кожаных подушках заднего дивана, было уже много цветов и подарков, его встречали щедро. На круглом лице Равшана отразилась задумчивость. Он что-то прошептал, взвешивая на ладони свое адское «яблоко»… и отвернулся, расталкивая людей и покидая улицу. «Хорьг» покатился дальше. Наверное, только Геро заметила злость человека с тростью. Она не услышала самой ругани, но уловила эмоции. Всплеск был велик и ярок: хозяин клял последними словами дурака-южанина… А затем самодовольно усмехнулся, радуясь предусмотрительности: есть в запасе иные люди. Хоть один, а задачу выполнит, случайности исключены многократной подстраховкой.

Второй бомбист был человек надежный, идейный. Он ни в чем не сомневался и жадно вглядывался в кортеж из трех машин, выбирая наилучший момент для броска. Но стоящая рядом женщина толкнула под локоть, и мадейрец на миг отвлекся, заглянул на самое дно медово-карих глаз. Наверняка он желал оттолкнуть досадную помеху, но замер, ошарашенно и даже обреченно. Женщина, прекрасная, как богиня, отвернулась и подарила улыбку бликам солнца на воде, играющим по другую сторону дороги, там, где начинается набережная и река течет синевой опрокинутого неба. Карл Льюис перестал существовать в мире, растворился в отчаянии несостоявшейся влюбленности, в черном разливе ревности – и одиночестве. Мужчина развернулся к воде и бросил теплую, нагретую рукой бомбу, желая стереть проклятые блики и хоть так вернуть внимание своей богини…

Круглая бомба в полете блеснула почти весело, подмигивая солнышку. Едва коснувшись глади, высвободила скрытые в себе смерть и боль, делая их явными, страшными. Взбухла корона бешеной вспененной воды, свистяще разлетелись осколки. Женщина охнула, хватаясь за плечо и оседая на мостовую, но ее голос утонул в грохоте взрыва. У воды заголосили люди, кто-то плакал, кто-то звал врача. Бомбист уже ничего не видел и не слышал, в его распахнутых мертвых глазах отражалось небо: осколок камня ударил на редкость метко – в висок…

А «хорьг» проплыл дальше невредимый, и его пассажир-фаталист отрицательно покачал головой в ответ на предложение градоправителя, сидящего на первом диване, вызвать охрану и переждать опасное время, отменив поездку…

– Меня не запугать, – слышали те, кто стоял вдоль стен домов.

Карл Льюис добрался до главного городского собора. Но, словно попав под влияние предрешенности этого дня, повторно отказался прервать дальнейшую поездку после столь явного покушения. Он даже не переменил маршрут, «хорьг» снова покатился по городу, двигаясь все теми же наново оштукатуренными улицами… Следующая тройка бойцов запасной группы располагалась на разных путях проезда, эти люди с револьверами и ружьями исключали всякую удачу и пользу от смены маршрута. Организатор покушения старался не оставить ни единой лазейки для случая, грозящего сорвать дело. Но рядом с вооруженным и сосредоточенным патриотом независимой Мадейры все же имелась чужая для него удача совершенно противоположного знака – неприметный человек с сосредоточенным прищуром. Он заметил все важное и успел толкнуть под локоть, а затем и согнуть патриота вниз, выламывая руку и изымая оружие. Толпа взревела возмущенным зверем, затаптывая злодея и мешая полиции взять его живым и вменяемым. А «хорьг» уже миновал опасное место, снова невредимый и опять не сменив маршрута. Будто бы его водитель ослеп, а пассажир и вовсе стал куклой, не способной принимать решения.