Не стоит сразу приходить в негодование от оборотов речи. Перед нами обычный делопроизводственный язык того времени. Именно так проситель должен был обращаться к монарху. Это не личное письмо, а челобитная, из которой, наконец, становится известен размер долга – 16 тыс. И размер наследства – 3 тыс. душ. Такое владение нельзя назвать «малым». При нем трудно «пасть в бедность».

Средний годовой оброк помещичьего крестьянина в то время составлял от 4 до 6 рублей{574}. Сама Екатерина Романовна называла трехрублевый оброк достаточным{575}. Бывали случаи, когда в трудных для крестьян обстоятельствах, она снижала выплаты до 2 рублей, но за долги могла поднять оброк и до 7 рублей{576}.

Если считать по минимуму, то получится шесть тыс. рублей. На эту сумму предстояло жить, кормить дворовых, совершать поездки. «Я ассигновала на себя и детей всего пятьсот рублей в год, и… к моему крайнему удовольствию, все долги были уплачены в течение 5 лет». Не нужно быть математиком, чтобы понять: оставляя неприкосновенными хотя бы пять с половиной тысяч, с долгами можно рассчитаться за три года. При другой сумме оброка – за год-два. Следовательно, траты «на себя и детей» были больше.

В середине 1765 г. в Троицком княгиня заложила храм в память о муже. Через два года уже произошло его освящение{577}. Что не говорит о бедности: у нуждающихся людей нет средств для строительства церкви. Можно предположить, что Екатерина Романовна с детьми отдавала последнюю копейку на храм – грустный монумент любви. Но осенью 1766 г. она приобрела в Москве на Большой Никитской улице напротив церкви Малое Вознесение бросовый участок земли с полуразвалившейся усадьбой и приказала выстроить для себя деревянный дом{578}. Позднее, уже в 1770-х гг., архитектор В.И. Баженов начал возводить там дворец для княгини (ныне здание консерватории).

Чтобы покончить с долгами мужа, было достаточно продать дом в Петербурге и добавить две тысячи за счет драгоценностей. Но особняк принадлежал лично княгине, и она предпочла его сдавать. В те времена на долги смотрели как на нечто неизбежное – досадную помеху, которая сопровождала жизнь знатного человека. «Как у двора, так и в столице никто без долгу не живет, – писал Д.И. Фонвизин во «Всеобщей придворной грамматике». – …Я должен, ты должен, он должен. …Никто долгов своих не платит. …Само собой разумеется, что всякий непременно в долгу будет, коли еще не есть»{579}.

Именно такое отношение к долгам демонстрировала уже пожилая Дашкова. В 1804 г. Александр I освободил ее от долга казне в размере 44 тыс. рублей. Марта Уилмот писала по этому поводу: «Утром княгиня получила известие из С.-Петербурга, что император решил заплатить некоторые из ее долгов. Посему она в виде первоапрельской шутки положила нам с Анной Петровной (Исленевой, воспитанницей Дашковой. – О.Е.) под кофейные чашки по сто рублей»{580}. Среди подарков мисс Уилмот были не только ассигнации, но и жемчужные нитки, «вмятые» в кожуру апельсина, черепаховые гребни, шали, камеи… Что контрастировало с положением человека, опутанного долгами.

Так же было и в 1765 г. Уезжая из Петербурга, Дашкова продала столовое серебро. Через несколько месяцев, к трехлетней годовщине переворота, она будет пожалована новым серебряным сервизом. Императрица составила список из 33 награжденных персон, упомянув княгиню пятой{581}.

В апреле 1766 г. наша героиня опять обратилась к императрице, прося подарить ей село Владыкино и деревню Лихоборы, где числилось 114 мужиков{582}. Екатерина II не ответила подруге лично, и деревень из Коллегии экономии не отдала. Это был принципиальный момент: еще недавно крестьяне числились монастырскими (категория крепостных), а теперь – экономическими (категория государственных). Императрица старалась расширить число последних, т. к. они считались по тем временам вольными. Однако это не значит, будто Дашковой не оказали помощи. К новой годовщине переворота, в июне 1767 г., княгиня получила из кабинета императрицы (т. е. из собственных денег государыни) 20 тыс. рублей на уплату долгов{583}.

Ни об этих деньгах, ни о сервизе в «Записках» не упомянуто, и потому создается впечатление, будто из долгов княгиня выпуталась сама. Однако это уверение, весьма лестное для самолюбия Екатерины Романовны, не соответствовало действительности. Долги уплатили из кабинета, правда, не так быстро, как рассчитывала наша героиня. Ее огромное состояние возникло за счет многочисленных пожалований Екатерины II, однако было сбережено и преумножено, благодаря расчетливому ведению хозяйства. Марта Уилмот записала случай, когда одна из льстивых посетительниц Дашковой усердно восхищалось красотой ее компаньонки: «Я не удивлюсь, если в следующий визит бриллиантовая графиня получит несколько тысяч в долг без процентов»{584}. В тот момент в России не принято было одалживать деньги в рост, ростовщичество осуждалось из религиозных соображений. Поступая так, княгиня переносила на родную почву финансовый опыт Англии – прибыльный, но сомнительный в нравственном отношении. Она знала, что за глаза подвергается осуждению, однако не могла удержаться. Под заклад 50 душ крестьян у нее, например, можно было получить три тысячи рублей{585}.

Дашковой нравилось экономить. Бережливость в столе и платье отвечала не только обстоятельствам жизни, но и личным вкусам княгини. Положить в карман шкурку от лимона или спороть с изношенного платья драгоценности было для нее естественно{586}. Кожура пригодится от моли, а жемчуг и золотые позументы не выбрасывают.