Королям приходилось прежде всего обеспечить свое завоевание от обратного наступления и не допустить возможного союза между баронами и городами Нормандии и английским королем. Ввиду этого было установлено наблюдение над стратегическими пунктами, а охрана крепостей была поручена надежным людям. Только церковь одна могла сохранить свои владения по ту сторону Ла-Манша. Знати и городам было запрещено оставаться в сношениях с Англией без особого разрешения. Нормандцы, перебравшиеся в Англию во время завоевания, получили уведомление, что они должны вернуться и предстать перед судом короля Филиппа до Рождества 1204 г.; те, которые явились по прошествии этого срока, лишались своего имущества, так же, как и те, кто выехал в Англию или был заподозрен в сношениях с неприятелем. Эти предписания исполнялись с большой строгостью, умеряемой только несколькими приговорами Палаты шахматной доски и решениями Людовика Святого, имевшими целью исправить допущенные ошибки. Что касается английских сеньоров, то их владения в Нормандии были конфискованы; тех, кому удалось сначала удержать свой оммаж обоим королям одновременно, Людовик Святой заставил сделать выбор между тем или другим.

Благодаря этим конфискациям Филипп Август мог обогатить герцогский домен и водворить в Нормандии новые фамилии, чувства преданности которых были ему известны: чиновники, рыцари, простые королевские сержанты получили таким образом земли и пустили корни в Нормандии.

С другой стороны, король поставил себе целью управлять Нормандией и эксплуатировать ее так, как это делали «короли Генрих и Ричард» (он никогда не говорил об Иоанне, который считался узурпатором, и притом оставил по себе недобрую память). Его чиновники произвели обследование, для того «чтобы поступать с этой страной так же, как с ней поступали прежде». В 1207 г. руанские каноники, давая отчет о посещении их советниками короля, писали: «Они явились от имени короля и сказали нам, что хотят сделать полный обзор прав и вольностей церквей Нормандии, так же как и других, и просили нас не требовать ничего такого, чего у нас не было во времена короля Генриха, короля Ричарда и сеньора короля Франции».

Единственной важней переменой в администрации явилось уничтожение должности сенешаля Нормандии и присылка «главных бальи», «baillivi capitales», которые стали настоящими наместниками короля, избираемыми из самых значительных особ курии. Палата шахматной доски (герцогская курия) с ее судебными и финансовыми функциями была сохранена. Она продолжала судить, и к ней являлись бальи Нормандии отдавать свой отчет. Люди короля не только не унизили этой провинциальной курии, но являлись сюда брать уроки права и администрации. Однако они в то же время и наблюдали за ней. Самые известные из королевских советников первой трети этого века, такие как сан-лисский епископ Герен и шамбрие Варфоломей де Руа, усердно посещали заседания этой Палаты. К тому же курия Франции, Curia gallicana, некоторыми вопросами ведала сама непосредственно и стала для Нормандии верховной курией, так же как и для других областей, подвластных королю.

Великим делом было привлечь на свою сторону население нормандское, смышленое, недоверчивое, очень дорожащее своими интересами и той долей независимости, которую им даровали англо-нормандские короли. Короли сами взялись за это. Не проходило года с 1204-го до самой смерти Филиппа Августа, чтобы этот государь не гостил в Паси, Пон-де-л’Арше, Жизоре и Верноне. Людовик Святой в последние годы своего царствования совершил целый ряд паломничеств в Нормандию, несмотря на свое расстроенное здоровье. Путешествие сюда было для королей легким, и они придавали чрезвычайно важное значение тому, чтобы показаться здесь, самим проконтролировать действия своих чиновников, которых они сюда посылали. Чиновники вели дело хорошо, это доказывалось и самими ревизиями, тем, что жалобы ревизорам, направленные против бальи, были редки. Первые из них по времени были люди кряжистые; они сумели добиться повиновения. Во времена Филиппа Августа Нормандия, как нам говорит его капеллан Вильгельм Бретонец, «была верной, можно было бы даже сказать, очень верной, если бы она только захотела избавить короля от уколов своего злоязычия». Известно, что город Бретейль был наказан за язвительное словечко своего мэра. Нормандцы ворчали, но таких, которые помогали англичанам во время их походов во Францию в 1214 г. или в 1230-м, было, в общем, немного. От строгости, которая была необходима вначале, можно было вскоре отказаться. Местная знать покорилась необходимости выполнять феодальные обязанности и поставляла королевской власти воинов, которых она требовала. Мелкий люд совершенно и очень скоро покинул сторону англичан. Горожане, после тяжелого для них разрыва торговых сношений с Англией, нашли для себя новые места сбыта, обратившись к французским рынкам, и старались снискать себе королевские милости, которые щедро давались им. Наконец, церкви и аббатства, с которыми обращались с почтением, но всегда оказываемым им во времена английских королей, осыпаемые дарениями и привилегиями, привязались к Капетингам узами, которые становились все более и более сердечными и искренними.

Говорили, что Нормандия в это время оставалась под подозрением и была несчастной. Вся совокупность документов решительно противоречит подобному утверждению. Нормандия, которая никогда не принадлежала Капетингам и была колыбелью завоевателей Англии, в общем, очень скоро и очень прочно связалась с доменом. Ошибки, допущенные последними Плантагенетами, общность языка и культуры, сближавшая эту страну с Францией, положительный и практический ум нормандцев, а также твердость и разумность капетингской администрации, дух милосердия, справедливости и мира, сделавший из Людовика Святого предмет восхищения и любви, — всего этого достаточно, чтобы объяснить, почему это произошло.

Положение Людовика Святого к концу его царствования было не менее сильным и вне пределов Франции. Можно даже сказать, положение самой Франции, так как никогда еще французская цивилизация в Средние века не доходила и не дойдет до такого счастливого расцвета и такой славы. Великие художники довели в это время так называемый готический стиль до такой степени совершенства, какой не могли превзойти их преемники; везде на Западе архитекторы подражали французским образцам. Самый знаменитый памятник французской древней литературы, Роман о розе, относится к этому времени. Рождается французская проза: Прима дает очаровательный образчик ее в своих Grandes chroniques de France, заказанных ему королем. Прелестный язык французских писателей кажется соседним народам самым «усладительным» из всех. Этому великолепному расцвету способствовала королевская власть своей мудростью и величием своего политического идеала, и ее престиж использовал его. Матвей Парижский называет короля Франции «королем земных королей». Кто, в самом деле, мог оспаривать у него это первенство? Король Англии в это время заканчивает, в распре со своими баронами, царствование, которое знало почти только одни поражения; его единственная победа, при Ивземе, была победой в междоусобной войне. Его внешняя политика была так же бесплодна, как и разорительна. Королевство обеих Сицилий ускользнуло от его сына Эдмунда, а Германия — от его брата Ричарда Корнуольского. Для королевств Кастилии и Арагона ХIII век был временем славных побед и расцвета; но в то время, когда Людовик Святой кончал свою жизнь, его современник Альфонс X Кастильский, искатель приключений и смутьян, теряет свое время в том, что так же домогается императорской короны, а распространение арагонского владычества по берегам Средиземного моря едва только начинается. В Германии и в Италии Фридрих II, один из самых умных людей своего времени, пытался обновить величие империи. Но он столкнулся с непримиримой ненавистью пап. С его смертью (в 1250 г.) надолго покончено с престижем императоров. Германия спаслась от хаоса лишь ценой раздробления. Ее способность к распространению проявляется только по отношению к славянским странам, Прибалтийским и в Центральной Европе. Само папство после своей с трудом одержанной победы над Гогенштауфенами переживает период упадка; во время Крестового похода Людовика Святого в Тунис римский престол остается вакантным (с 1268 по 1271 г.), так как кардиналы не могли столковаться между собой относительно избрания преемника Клименту IV; в Италии единственной крупной силой было королевство обеих Сицилий, принадлежавшее брату Людовика Святого, Карлу Анжуйскому.