– Я плохо понимаю, что она собой представляет, – меж тем сообщил Йеруш, снова заставив советника подумать о педали. – Илидор ведь рожден в гнезде эфирных драконов, магию которых никто не может ясно объяснить, даже изучая её столетиями, а Илидора-то… Один из старейших драконов, Оссналор, пытался нам что-то растолковать потом, когда Илидор уже сбежал, только объяснение его звучало как чушь. Мол, золото – главный металл, рожденный в горах, а голос золота – это голос страсти и жажды, и когда главность соединяется со страстностью, их воздействие может породить либо абсолютную преданность, либо абсолютное безумие.

Да. Абсолютное безумие. Ндар мгновенно и всем сердцем поверил: Илидор хорошенько оглоушил Йеруша Найло соединением своей главности и страстности. Тот старый дракон Оссналор определенно знал о чем говорит.

– Вопрос лишь в том, за какие веревки Илидор дергает, – продолжал Найло, прикрыв глаза и покачиваясь из стороны в сторону. – Какую твою жажду подстегивает. Вере во что распахивает тебя. В любом случае, теперь, когда дракон питается силой гор, можно рассчитывать, что он достигнет этого самого абсолюта. В каких условиях достигнет и куда применит? О. Это же самый вкусный вопрос! Уповайте на то, что Гимбл устоит – просто потому что Илидор не вредоносен, а еще – что я сумею на расстоянии донести до него некоторые важные вещи… которых сам не понимаю. Да-а, это будет очень интересно.

И эльф, широко зевнув, понялся на ноги. Ндар недоумевающе шевельнул бровями: наш разговор не кончен!

– Еще нам крайне важно понять, – проговорил советник нарочито неспешно, – или хотя бы с большими основаниями предположить: может ли магия Илидора действовать на машины? На наши машины. Способен ли он… пробуждать в них стремления так, как делает это с живыми существами?

Найло стоял, ссутулившись, свесив руки вдоль тела, уставившись в стенку. Советник вдруг понял, что под глазами у эльфа лежат глубокие тени, какие бывают от недостатка сна или после болезни.

– Да-а, – скучно ответил эльф. – Когда наверх выбрался ваш механист, я так и подумал, что до этого дойдет. Но ведь…

Он обернулся, словно сломавшись в поясе, и буквально рухнул ладонями на стол, и только чудом стражье «гуп-гуп» за его спиной замерло за миг до того, как одним эльфом с разваленной башкой в Гимбле стало больше. Ндар сглотнул и поднял ладонь, успокаивая стражников.

– Я вдруг понял, почему мы не слышим друг друга! У вас поверхностное представление о магии драконов! Вы считаете Илидора кем-то вроде герольда, да, вроде как ему достаточно дунуть в дудку – и готово, за ним безвольно пошагают полчища гномов? А-а, так вот, это чушь! Вы бы должны помнить, что магия драконов – не подземный родник, ведь у вас должны оставаться прорвы историй, как гномы, даже не имея нужных машин, выматывали драконов в сражениях! Вынуждали их отдать всю магию без остатка! А потом драконы просто умирали и всё! Их магия – внутри, они должны всякий раз заново ею наполняться, как колодец водой, но это так же медленно, как наполняется колодец, и чем сильнее воздействие – тем больше риск! Чтобы хоть как-то влиять на других, Илидору нужно забирать жизненную силу у себя самого, и это его ограничивает очень надежно, хотя для верности я бы советовал отрубить ему голову!

Ндар ощущал настоятельную необходимость выпить кружку крепчайшего пива.

– Что до машин, – эльф выпрямился, снова свесил руки и сгорбился, – я не могу ответить. Я не знаю, насколько живые ваши машины, что они чувствуют, как мыслят и принимают решения, есть ли у них побуждения и… сознание? Да, хорошее слово, вам нравится? Пожалуйста, советник, будьте благоразумней меня, я впервые увидел ваши машины сегодня и то издалека. Откуда мне знать, что на них повлияет? Я не разбираюсь в машинах, да и в магии – тоже не так чтобы очень, я в воде разбираюсь, хотите, я разберусь в вашей воде? А про машины вам бы своих механистов спросить, попытать их, запытать до потери сознания! Нет, я могу осмотреть машины и запытать механистов сам, мне интересно, конечно, но вы не будете против? Или если в вашем присутствии?..

И эльф рухнул в кресло, словно его вдруг оставили все силы.

Ндар на мгновение прикрыл глаза. Гномское чутье говорило ему, что в надземном мире скоро сядет солнце, но… кажется, у первого советника короля впереди еще долгий, долгий, очень долгий день.

Внутри башни жили запертые двери – одна, две или три на каждом пролете, и в каждой был крошечный глазок, куда можно посмотреть. В одной из комнат шел дождь, поливал пустую деревянную коробку: доска пола и доски стен, хотя откуда в глубоких подземьях столько древесины и откуда дождь на потолке комнаты? В другой стояли в ряд маленькие пустые кровати, покрытые пушистой пылью и залитые солнечным светом, хотя откуда в подземьях солнце? – но его лучи печально высвечивали каждый скол на кроватках, каждую провисшую пружину, каждую груду легчайшей пыли, похожей на серый пепел мертвого города. В третьей комнате колоннами высились стопки бумаг, эльфских, рисовых, исписанных зелеными эльфскими же чернилами, хотя откуда… ну да не важно. Четвертая комната была заставлена большими квадратными чанами, из которых торчали длинные ручки сковородок.

Так, заглядывая в каждый глазок и не понимая, что происходит в этой башне, четверо незваных гостей добрались до площадки перед последним пролетом и остановились на ней, глядя туда, вверх. Лестница заканчивалась хорошо освещенной комнатой, и пока было не понять, что там есть – виднелся только потолок, кусок скошенной стены и отблески многочисленных лаволамп. Что именно многочисленных – понятно было по тому, как сменялись в освещении желтые и зеленые оттенки.

– Там словно призраки живут, – придушенно произнес Палбр и, действительно, казалось, будто из колыхания зеленовато-желтого света сейчас выплывет полупрозрачная фигура, а то и не одна.

– Нет, – с сожалением ответил Илидор. – Призраков я бы почувствовал.

– Чего-то у тебя в последние время с почувствованием не очень чувственно, – бухнул Эблон и первым принялся подниматься по ступеням в самую верхнюю комнату башни. – Ты даже про угольных драконов перестал говорить – сам-то еще помнишь, куда идешь? А то бродим по подземьям уже пропасть знает сколько, того и гляди, свет отца-солнце в моей груди начнёт бледнеть, присыплется пылью и тьмою подземий…

Илидор сверкнул глазами ему в спину, но Пылюга этого, разумеется, не ощутил.

Верхняя комната башни была разграничена на две неравные части и пахла так, словно тут год жила немытая лошадь. Лестница выводила прямо в просторное и светлое помещение с двумя длинными окнами. «Один всё равно останется», – было выжжено на стене между ними. Надпись выглядела очень старой, полустершейся, и понял её только дракон, успевший немного изучить гномскую письменность в Гимбле. Стены были увешаны таблицами и списками, начерканными где и как попало: прямо на камне мелками, на пергаментах чернилами, угольком на обрывках тканей, некоторые из которых явственно раньше были чьей-то одеждой.