– Разве и у нас так? – напряженно спросила Изабелла. – Я уверена, Филипп не допустит такого издевательства над людьми.

– На наших землях, конечно, меньше: короля побаиваются, он тотчас накажет злодеев. Но вот в других графствах… Рассказывали как-то на базаре следующую историю. Один чиновник предложил своему хозяину способ обогатиться, продавая… что бы вы думали, мои милые? Солнце! А ведь его Господь дал всем людям.

– Как же это можно продавать солнце, кормилица?

– Сейчас расскажу. Многие люди, когда отбеливают полотно, оставляют его сушиться на солнце. Если брать всего лишь по десять денье за каждый кусок полотна, то можно быстро обогатиться. Вот так этот граф и стал продавать солнечные лучи.

– Доберется же мой Филипп до этого графа! – в негодовании взмахнула кулачками юная королева.

– А вот еще одна история, – продолжала Меланда. – Помнится, это было в Перигоре. Живет там какой-то мелкий барончик, настоящий зверь и убийца. Грабит Церкви, нападает на паломников и зверствует к тому же. Как-то он запер в одном монастыре около ста мужчин и женщин, а потом повелел отрубить им руки и ноги и выколоть глаза.

– Но за что же? – ужаснулась Этьенетта. – Что они ему сделали?

– А ни за что, просто так, из озорства. Говорю же, зверь кровожадный. Да и женушка его под стать муженьку. Ведь что учудила, проклятая! Мучила женщин. Отрезала им груди и вырывала ногти, чтобы они не могли работать. Такое вот доставляла себе удовольствие.

– Почему же Бог не покарал этих злодеев? – вскричала Изабелла. – Разве Он не видел? Ответь, кормилица, отчего Господь не наказал этих убийц за их злодеяния?

– А может… – Меланда приглушила голос, подвинулась ближе к королеве. – Может, Ему было приятно смотреть на это? Не зря ведь еретики называют Бога-отца жестоким и кровожадным.

– Боже мой, кормилица, что ты такое говоришь! – замахала на нее руками Изабелла. – Да ведь об этом даже подумать – и то грех! Хорошо, что тебя не слышит святая Церковь, не миновать бы тебе тогда костра.

– Отчего же тогда Он допускает войны, в которых гибнут многие сотни людей? Отчего Он сделал бедняка бесправным и позволяет, чтобы над ним безжалостно измывались? Отчего насылает на людей засуху, голод, чуму? И не потому ли бедная Эрвина перестала уверовать в Него, ибо убедилась, что Он ничего не может, потому что не хочет и не умеет?

Королева и ее статс-дама в страхе осенили себя крестным знамением.

– А крест, – в ответ на это зловеще произнесла кормилица, поглядев по сторонам, – не символ ли проклятия, ибо на нем Иисус принял муки смертные?

В будуаре повисла тишина. Ветер ереси закружил вокруг двух дам. Безмолвно и с ужасом взирали они на кормилицу, словно не она, а сама графиня Эсклармонда, разделявшая учение катаров, сидела перед ними.

– Но и это еще далеко не всё, о чем я хотела поведать, когда заговорила о жестокостях мерзких графов и баронов, – продолжала Меланда. – Слышала я, живет где-то на юге рыцарь, который бросал своих пленников в подземелье и оставлял там погибать от голода, если они не могли заплатить ему выкуп. Как-то он захватил в плен отца и сына. И что, вы думаете, он сделал, когда те поклялись ему, что не имеют средств на выкуп? Он заставил отца повесить собственного сына.

Изабелла и Этьенетта вскричали от ужаса, побледнев и схватившись руками за голову. Все что угодно могли они представить себе, но только не это. Ведь чтобы такое сотворить, надо быть палачом, дикарем, надо вообще не иметь сердца!

Рассказчица прибавила:

– Таков же Бертран де Борн, всем известный трубадур. Любит войну, потоки крови, сам воюет, берет пленных, мучает их и при этом ненавидит простолюдинов, считая их мусором, людьми низшей расы. Да ведь он вам знаком, часто гостит при дворе. Песенки поет, а сам дикарь дикарем.

– А ведь он и в самом деле был у нас! – досадливо поморщилась Изабелла. – То-то мне сразу не понравились его мерзкое лицо и наглые манеры. Запрещаю ему отныне появляться во дворце! Скажу Филиппу, пусть гонит его отсюда! И, как нарочно, он сочинил плач по Джеффри, которого мой муж любил. Негодяй, лицемер, бессовестный стихоплет!

– Успокойся, дорогая, король и без того скоро выгонит из дворца всех этих певцов, которых называет бездельниками, – успокоила ее Этьенетта. – Видела я, как он всякий раз хмурится, когда они приходят сюда со своими сирвентами и канцонами.

– Неспокойные времена, тяжелая жизнь, – вздыхая, сокрушенно качала головой кормилица. – Бесконечные распри, суды, войны, тяжбы. Церковь борется с сеньором, тот – с Церковью. Неделю тому назад барон Шатору сжег деревни одного аббатства; жителей поубивали, а монахов разогнали. Все потому, что сеньор не поделил с аббатом какой-то клочок земли. Война идет по всему королевству, никто не сидит без дела, все норовят грабить и убивать. Ох, ох, ох!.. Нет конца бесчинствам. Король один, государство большое. Как ему за всем уследить? Тут как бы самому с трона не свалиться. Вон он, английский король-то, говорят, все наседает на нашего, покоя ему не дает. Жадный, черт. Пол-Франции захапал и все ему мало, еще чего-то оттяпать хочет себе. Но дождется, ирод, наш король свернет ему шею. Либо это сделает один из его сыновей, не меньших бандитов, чем он сам. Не зря повсюду говорят о пророчестве Мерлина: заклюют орла его орлята, да и сами сгинут после.

– А пока у него много войска, – заметила юная королева. – Филипп говорит, он набрал его из наемников.

– Хорошо, что наш король тоже поставил их себе на службу, – отозвалась Меланда. – А сколько их еще бродит по Франции? Так же, как и рыцари, нападают на деревни, церкви, даже на города. Прямо беда с ними. Могут и на Париж напасть, да только их тут же встретит наш Бильжо со своими воинами.

– Вот если бы Париж был огорожен и в ограде имелись бы ворота, – мечтательно проговорила Этьенетта. – Тогда уж никто не посмел бы напасть внезапно.

– Филипп говорил, что у него есть такая задумка. Город стал большой, перемахнул через реку. Теперь его необходимо защитить со всех сторон.

– А ведь раньше, года три-четыре назад, этих рутьеров, как их тогда называли, начали безжалостно уничтожать, – гнула свою линию кормилица, пропуская мимо ушей замечание королевы. – Больше всех разбойники беспокоили вилланов, так что те даже организовали общество по борьбе с этими бандитами. Забыла вот только, как называлось оно. Какое-то братство. Возглавлял его плотник Дюран. Ему однажды явилась Богоматерь, и она велела ему пойти к епископу, чтобы сплотить это братство. И был этот плотник похож на Христа, а с ним двенадцать человек, точно апостолы. Дева Мария, по словам этого Дюрана, сказала ему, что близкая смерть ждет всякого, кто не пожелает вступить в братство. И вскоре за плотником пошло много народу, целые тысячи собрал он. Прозвали их «белыми капюшонами», вот! Почему? А каждый носил на голове капюшон из белой шерсти.

Большое это было братство и организованное, у них, говорили, был даже свой устав. Вилланы, монахи, клирики, бароны, даже женщины – кого там только не было. Да и не в одном месте, по всей Франции рождались такие общества.