Что зовут меня тягучей жаждой вдаль,

Пройду сырыми, темными и мертвыми лесами

И там я обрету в душе отцовскую мораль…

Кровавой пеною вздыбается мой горизонт,

Но, отринув боль и тяготы всего живого,

Что вскоре пылью станет и прах свой обретёт,

Стремлюся я к горам и тайнам Севера седого…

Уильям покачал головой сам себе и тяжело вздохнул, ибо ничего он не понял даже тут, в этих мудреных строках. Впрочем, девушка так сладко и так нежно пела, что Уилл решил просто насладиться красивым голосом, не пытаясь вникнуть в смысл. Затем его взгляд скользнул по обезображенному лицу Леонардо, которого песнь взволновала, и тот печально прикрыл глаза, держа в трясущейся руке кубок с кровью.

Уилл заметил, как поднялся Марко Горней, попрощался со всеми и вернулся в свою комнату. Это же чуть позднее сделал Райгар вместе с Бартлетом, который за весь ужин не посмел произнести ни слова в сторону Уильяма, а лишь бросал злобные взгляды.

Над Йефасой колыхалось снежное ночное марево и, желая побыть в одиночестве, Уильям склонился к уху Мариэльд.

— Позвольте мне уйти.

— Иди, — улыбнулась графиня, желая пообщаться с давними товарищами.

Уильям поднялся и тихонько, да так, что на него никто не обратил внимания, попрощался и улизнул из Красного зала. Лишь Асска фон де Форанцисс проводила его долгим взглядом, печально вздохнув и уставившись на мать, которая сурово покачала головой. На ужине собрались все те, кто сыграл решающую роль в его судьбе, и Уильям так устал от этого всего, что едва не побежал на улицу, лишь бы никого не видеть.

Вышколенный слуга в черном платье, повязанном красным кушаком, открыл дверь. Уильям уже хотел было переступить порог как есть, в нарядном костюме, но ему любезно подали прогулочный плащ с мехом.

— Спасибо, — поблагодарил Уильям и, накинув на плечи накидку, вышел в сад.

* * *

Укрытые снегом и нетронутые следами от сапог белоснежные дорожки петляли между деревьев и клумб, а главная тропинка вела от ворот к замку. Но Уильям пошел не по ней, он нырнул в темноту, в сугробы, и тут же почувствовал, что его нарядные туфли хлебнули снега. Впрочем, его это не остановило. Уилл зашел за левую башню Молчаливого замка и обнаружил там, за ней, каменные беседки, пристроенные прямиком к стене. Летом их украшала крепкая лоза с яркими красными цветами, которая сейчас высохла. В этих беседках порой отдыхали обитатели Йефасского дворца.

Сейчас же сад, росший около ротонд, спал, и шапки снега укрывали голые ветви деревьев. Вокруг не было ни души, поэтому Уильям, зная, что будет один, зашел в каменную ротонду и сел на холодную скамью. Он вытряхнул из туфлей снег, прикрыл глаза, вздохнул и прислонился спиной о стену беседки, выложенную из темного камня.

Тихо шел снег, и сквозь неплотно прикрытые веки Уильям наблюдал за падающими хлопьями. Тишина. Смахнув с волос снежинки, Уильям потянулся к карманам и достал оттуда любимый серебряный браслет. Он провел по нему пальцами, вспомнил Линайю, которую, возможно, снова увидит. И спрятал браслет в карман. Затем облокотился о стену, закинул голову назад, вытянул ноги, положив руки на живот, и, спокойно выдыхая пар от мороза, снова прикрыл глаза. Он отдыхал. Отдыхал от всего того, что свалилось на него, пытался исцелить душу покоем и одиночеством.

Но вот слева от беседки сквозь веки он заметил движение. Мелькнул фрагмент зеленого облачения и, исчезнув за колонной беседки, появился в проходе. Филипп стоял и смотрел на Уильяма, заслоняя собой вид на уснувший сад.

Уильям дернулся, но идти было некуда, поэтому он лишь вздохнул и отвел глаза от силуэта графа. Тот зашел внутрь беседки, стряхнул снег с седых волос и присел рядом.

— Ну и что вы от меня хотите? — спросил Уильям спокойным, но усталым голосом и прикрыл глаза.

— Я хочу поговорить. Я должен был все рассказать тебе еще до суда, как и советовал Горрон.

— О чем рассказать? — печально усмехнулся Уилл. — Что все время врали, и мне с самого начала суждено было умереть?

— Бумагу, что зачитали в суде, я написал сразу после приезда в Брасо-Дэнто. Тогда я действительно хотел пожертвовать тобой. — Филипп посмотрел на якобы спокойное лицо своего утерянного сына, но дрожащие и крепко сцепленные пальцы Уилла говорили о том, что в душе у него разыгралась настоящая буря. — Когда ты потерял сознание, я изменил прошение.

К беседке подошла Йева. Она зябко подергивала плечами от холода, но побоялась войти внутрь, и осталась снаружи, только спряталась от падающих хлопьев глубже под капюшон. Уильям приоткрыл глаза, увидел встревоженное женское личико. Смерив Йеву равнодушным взглядом, словно она — пустое место, он отвел глаза в сторону.

— Я попросил суд дать мне возможность усыновить тебя и наречь сыном. — продолжил Филипп. — Но Мариэльд использовала клятву кровью, и тебя буквально забрали из моих рук.

Уильям молчал и не отвечал Филиппу, лишь смотрел на него апатично, холодно, пряча дрожавшие руки под плащом. Йева наблюдала за ним и едва сдерживала слезы.

— Ты в праве не прощать меня, — сказал Филипп, который различил в этом напускном спокойствии и боль, и ненависть, и ярость, что тщательно скрывались. — Но я хочу предупредить тебя, что Мариэльд — очень непростая женщина. Подозреваю, что это она послала тех наемников с юга. Будь осторожен и не верь всему, что говорят. Тебе может угрожать опасность.

— Мне все равно. Пусть хоть осушит сразу за воротами, какая уже разница. Извините, граф, но я устал от лжи, и более не хочу видеть ни вас, ни вашу семью!

Уильям поднялся со скамьи, усталый, и направился к выходу из каменной ротонды. Хромота усилилась, и он, сам того не замечая, снова заволочил ногу. Он молча прошел мимо Йевы, которая с мольбой смотрела на возлюбленного, но осталась без ответа, ибо для Уилла этой лгуньи больше не существовало. Молодой Лилле Адан исчез за башней.

Филипп смотрел ему вслед тусклым взглядом. Шаги вдали затихли, и в ротонде снова воцарилась тишина. Только падал снег. Когда все стихло, и пропала всякая надежда на примирение, граф поник и уставился куда-то в пустоту. Прижавшись к колонне у входа в ротонду, заплакала Йева, закрыла лицо руками и затряслась всем телом.

Меж тем, Уильям вернул плащ слуге, поднялся в комнату, лег на кушетку и пролежал так, уставившись сквозь окно на зимний цветник до самого утра. На рассвете дверь в большую спальню отворилась, и в проеме появилась Мариэльд, а за ней бежала сероглазая служанка.

Графиня Ноэльская медленно и грациозно подошла к кушетке и присела на ее край.

Уильям привстал, устало улыбнулся женщине и посмотрел на нее выжидающе.

— Лежи, мне места хватит, — произнесла Мариэльд и, тряхнув волосами, глянула на служанку.

Та, кивнув, шустро и ловко стала расплетать тонкие косички на голове хозяйки, вынимать витиевато украшенные шпильки и после всего этого взяла в руки гребень и принялась расчесывать длинные, до поясницы, белоснежные волосы.