– Вот что ты обо мне подумала? Что я решил не бороться за то, чего мне хочется?

– Признаюсь, я не знала, что и подумать, Фредди. Мы говорим обо всем; почему мы никогда не говорили об этом?

Фредерик потер ладонью лоб:

– Я борюсь каждый день, Этта. Через какое-то время это просто лишает сил. Я не могу надеяться когда-нибудь быть вместе с Джеффри так, как он со своей невестой. Мне больно даже думать об этом, не то что высказать эту боль.

Мариетта положила ладонь ему на плечо:

– Я бы хотела, чтобы ты жил в другом мире. Может, когда-нибудь, так и будет.

– Может быть. А до тех пор именно за него я сражаюсь. Я рисую каждый день и буду продолжать рисовать. Когда у меня будет свой собственный дом, отец не сможет управлять тем, куда я направляю свою энергию, и я не вижу причины, почему мне нельзя совершенствовать свое мастерство художника и одновременно делать успешную карьеру. – Он лукаво улыбнулся ей. – Я получаю удовольствие от вещей, которые украшают жизнь; мне бы очень не хотелось отказаться от моего шампанского и шелка, и в этом нет необходимости. Я уверен, что измученную душу художника идеализируют, она вовсе не является необходимой для создания великих произведений.

Глаза Мариетты заблестели, и на душе стало светло, как в ясный зимний день, когда жизнь выглядит светлее, безоблачней.

– Я так рада услышать о твоих планах. – Фредерик будет рисовать, Легат будет писать, а она танцевать. – Как и ты о моих, надеюсь. – Мир засверкал ярким светом, и Мариетта смахнула навернувшиеся на глаза слезы. – Потому что я не могу лишиться брата.

Внезапно Фредерик оказался у ее ног.

– Ты его никогда не лишишься, – твердо произнес он, сжимая ее руку. – Хоть я и беспокоюсь о тебе, я всегда буду верен тебе. Кроме того, тебе же нужен кто-то, кто будет тебя навещать и обеспечивать маленькими предметами роскоши. – Он сморщил нос. – Не думаю, что твое новое жилище будет таким, к какому ты привыкла.

Мариетта рассмеялась неожиданно для себя самой.

– Ох, Фредерик, ты даже представить себе не можешь, как меня радует твоя поддержка.

Мариетта напевала себе под нос, когда шла обратно в спальню, чтобы переодеться в дневное платье. Ее песня была полна магии, более сильной, чем все, что мог предложить Эвервуд. Надежды.

Салли облачила Мариетту в корсет, его жесткие тиски показались ей непривычными после многих месяцев, когда она обходилась без него, и в темно-зеленое платье из тафты с отделкой из французских кружев и черного бисера. Она заколола в волосы веточку остролиста в честь праздника и надела на шею нитку черных бус. Новый золотой кулон она спрятала внутрь корсажа и посмотрела на себя в большое зеркало, гадая, выглядит ли она настолько изменившейся, насколько чувствует себя. Фредерик не заметил тех необратимых изменений, которые произошли с ней, но он никогда не отличался наблюдательностью. Она расправила складки платья и вспомнила Пирлипату. Мариетта надеялась, что теперь у принцессы есть наряды всех цветов радуги, ярких и сверкающих, но ни одного золотого.

Ее мечты прервало приглашение к завтраку.

В доме семьи Стелл завтрак всегда был торжественным ритуалом. Мариетта спустилась вниз и встретилась с родителями в первый раз после того, как ее унесла темная магия Дроссельмейера. В доме стоял знакомый запах чая, тепличных роз и табачного дыма отцовской трубки. Заметно ощущалось отсутствие запаха сахара в воздухе. Горничные и лакеи сновали в привычных ливреях. Вечнозеленые венки гармонировали с цветом платья Мариетты, а рождественская ель была такой же, какой она ее помнила: она царила в гостиной в своем убранстве из свечей, лент, шаров и круглых леденцов. Заводная мышь сновала по персидскому ковру, оставляя на нем дорожки, она двигалась все медленнее по мере того, как кончался завод ее механизма. Это зрелище несколько испортило хорошее настроение Мариетты, так как она вспомнила Безликих стражников, которые были еще одним изобретением Дроссельмейера в том мире, где его механизмы оказались гораздо более жестокими и холодными. Она сразу же прогнала от себя это воспоминание и прошла в столовую. Все казалось ей более тусклым и маленьким, будто она смотрела в треснувшее зеркало, искажающее ее воспоминания о том, как здесь все было раньше.

Во время завтрака Мариетта все время смотрела в окна на бледное английское солнце в окружении облаков.

– Поздравляю с Рождеством, дорогая Мариетта, – такими теплыми словами встретила ее Ида, чем растрогала Мариетту. Возможно, мать почувствовала – что-то изменилось. – Я так обожаю эти праздничные дни, – продолжала Ида, усаживаясь за стол и любуясь венками из плюща и остролиста, обрамляющими свечи. Потом она посмотрела на Мариетту. – Однако я не сомневаюсь, что новый год принесет нам еще один повод для праздника.

Мариетту охватило разочарование. Она ничего не ответила.

– Несомненно, – вставил сидящий во главе стола Теодор, жестом приказывая слуге налить ему кофе. Тот поспешил выполнить приказ. – Однако у меня была назначена сегодня утром встреча с Дроссельмейером, чтобы обсудить дальнейшие планы. Я считал, что наш добрый доктор хочет сыграть свадьбу тотчас же, но…

Ида с беспокойством посмотрела на него:

– Но, Теодор, ты должен умерить его энтузиазм. Мне потребуется достаточно времени, чтобы организовать свадьбу, достойную нашего положения в обществе. Она должна быть превосходной во всех отношениях.

Фредерик бросил взгляд на Мариетту, но его озабоченность сменилась озадаченностью, когда она улыбнулась, опустив взгляд в свою севрскую чашку с кофе. Не обращая внимания на беседу родителей, она положила себе в кофе еще один кусочек сахара серебряными щипчиками и наслаждалась вкусом, по которому так долго скучала.

– Тебе обязательно меня перебивать? – Теодор посмотрел Иде в глаза, казалось, при соприкосновении их взглядов раздался звон стали. Он кашлянул, видя, что Фредерик нахмурился. – Как я говорил, мне казалось, что он очень в этом заинтересован, и я был очень разочарован, когда он не явился.

– Может, он забыл. В конце концов, сейчас Рождество, – сказал Фредерик.

– Это странно. Я поговорил с его дворецким и выяснил, что он не видел Дроссельмейера сегодня утром. Также никто не видел, как он вернулся домой вчера ночью. Похоже, этот человек просто исчез.

Сделав последний глоток кофе, Мариетта поставила чашку.

– Мне кажется, я оказалась последней, кто говорил с Дроссельмейером. Боюсь, он ушел очень недовольный. Возможно, исчез, чтобы зализать свои раны. – Ее руки не дрожали, когда она вспомнила, как он рассыпался в пыль и исчез вчера ночью. В конце концов, причиной его гибели стали его собственные поступки. Мариетта не