Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не хочу, чтобы ты провела остаток своих дней, думая обо мне. Иди туда и следуй своим честолюбивым устремлениям, Мариетта, – хрипло сказал Легат. – Не обрекай себя на жизнь наполовину. Проживи свою жизнь так, чтобы исполнились все твои большие мечты. Найди человека, которого полюбишь. Но когда найдешь, вспомни обо мне. – Он вынул руку из кармана. Разжал ладонь и показал маленькую мышь, вырезанную изо льда. – Может быть, ты будешь носить ее с собой. Лед заколдован, он никогда не растает.
– Я найду тебя. – Она улыбнулась сквозь слезы и сунула мышь к себе в карман. – Мы уже прощались раньше; что значит еще один мир, разделяющий нас? В конце концов, ты уже говорил: в звездах записано, что мы встретимся снова.
Он прижался лбом к ее лбу.
– Тогда ты должна кое-что знать, – прошептал он. – Если тебе когда-нибудь понадобится снова найти меня, мое звездное имя Вивоч. Каждый раз, когда я буду смотреть на звезды, мои мысли будут полны тобой.
Она крепко поцеловала его.
– Я люблю тебя, Легат, – сказала она.
Затем она повернулась и прыгнула в дверь, чтобы не успеть услышать, как он попросит ее не возвращаться, как скажет ей «прощай».
Глава 44
Темнота казалась плотной и липкой, как будто Эвервуд был не вполне готов выпустить ее из своих объятий. Мариетта миновала слои миров и магии, которых она не могла даже себе представить. Они давили на нее своей тяжестью, путали ее мысли. Вдалеке прозвучал слабый звон курантов, и она неуверенно двинулась к нему, а хруст снега под ее изношенными пуантами стихал по мере того, как звон курантов становился все громче. И ближе.
Старинные часы.
Снег хрустнул в последний раз, и она безошибочно почувствовала под ногами уже не заснеженный хвойный лес, а деревянные доски, а запах снега, сосновых игл и сахара сменился запахом дерева и хорошо смазанных механизмов. Слабый свет просачивался по краям прямоугольной панели впереди. Мариетта толкнула панель, и она распахнулась. Она нетвердо шагнула на сцену с роскошными декорациями, которые построил Дроссельмейер в бальном зале семейства Стелл.
Старинные часы били полночь.
Когда прозвучал последний удар, Мариетта увидела, как дверь в часах захлопнулась. Когда она попыталась открыть ее, пальцы заскользили по полированному дереву; панели больше не существовало. Она тяжело вздохнула и повернулась к своему миру.
Она уже плохо помнила эти декорации. Если она думала о доме в те месяцы, когда была заперта во дворце из замерзшего сахара, то представляла себе этот зал в праздничном убранстве. Точно таким же, каким он был в последний раз, когда она его видела. Теперь, когда она стояла здесь, ей казалось странным, что ничего не изменилось. Наверное, ее родители были заняты другими делами. Или Фредерик настоял на этом, он был самым сентиментальным из них. Все было точно такое же, вплоть до снежного шара с его крошечными волшебными видениями, который она оставила на краю сцены. Кроме нее. Ее волосы превратились в спутанную гриву, обсыпанную хвойными иглами, платье она порвала еще во время появления в Эвервуде, а пуанты изорвались в клочья. Все события, изменившие ее жизнь, оставили на ней свои следы, а шрамы на ее коже рассказывали свою собственную историю.
Мариетта медленно пересекла сцену. Взяла снежный шар и встряхнула его. Взметнувшиеся снежинки осели на заснеженный хвойный лес, по которому пробирались между деревьями крохотные сани. Прищурив глаза, она разглядела, что в запряженных лосями санях сидит один-единственный пассажир.
Старинные часы отмерили последние удары полуночи.
В наступившей тишине Мариетта почувствовала чье-то присутствие. Все еще с шаром в руке, она резко обернулась.
Дроссельмейер стоял в углу сцены, прислонившись к колонне, и наблюдал за ней. Он был в том же костюме, который надевал в канун Рождества, и на нее нахлынули воспоминания подобно снежному бурану. Она все вспомнила. Его руки, держащие ее. Как он запер ее в бальном зале. Заставил бежать в странный, жестокий, чудесный мир магии и боли. Отправил ее в этот мир, чтобы он играл с ней как с куклой, сломил ее, манипулировал ею до тех пор, пока она не разобьется, как стеклянный шарик. Но она не разбилась.
– Здесь все еще канун Рождества, – произнес он.
– А вы – Великий Кондитер, – ответила она, наконец-то высказав подозрение, которое уже какое-то время преследовало ее.
Он склонил голову и развел руки в стороны, как распорядитель концерта.
– Вы мне доставили огромное удовольствие этим представлением.
Мир Мариетты задрожал, стены ее жизни стали хрупкими и неустойчивыми. Она заставила свое сердце захлопнуть двери и не поддаться желанию задать вопрос, который вертелся у нее на языке. Вместо этого она спросила:
– Как вы обрели такую силу? Откуда она взялась и с какой целью вы отправили меня в другой мир? Могу лишь предположить, что вы хотели меня наказать. Доказать, что вы меня контролируете.
Бледно-голубые глаза Дроссельмейера от его улыбки стали еще холоднее.
– Магия не имеет причины. Однако я очень рад слышать, что вы признаете мою силу. Значит, то, что должно произойти, пройдет более гладко.
Мариетта заставила себя подавить вспыхнувшие эмоции, и голос ее наполнился ледяным спокойствием.
– Вы отправили меня в тюрьму. Меня могли убить или оставить гнить в ней целую вечность ради вашего развлечения.
– Однако этого не произошло.
– Чего бы, по вашему мнению, ни должно произойти и на что бы вы ни планировали употребить вашу силу, уверяю вас, я не буду в этом участвовать.
Тонкие губы Дроссельмейера изогнулись в улыбке. Какое-то неуловимое выражение проскользнуло по его лицу. Мариетте уже приходилось его иногда видеть и гадать, что оно значит, но на этот раз она его поняла. Это магия. Она наэлектризовала воздух вокруг него, сильная, опьяняющая и действенная. Когда-то она не сумела распознать ее, но после волшебства Эвервуда она близко познакомилась со всеми видами колдовства. Она отступила на шаг. У нее хватило наивности думать, что в мире, где нет волшебства, их с Дроссельмейером силы почти равны. Однако, по-видимому, его магия сильнее, чем прежде.
– Кто вы такой? – выдохнула она.
– Всего лишь человек.
Она покачала головой, а он медленно двинулся к ней, наслаждаясь ее реакцией, всматриваясь в ее лицо в поисках трепета, испуга.
– Ни один обычный человек не может обладать такими способностями, как ваши.
В его глазах загорелся странный огонь.