Лев дёрнул рычаг аварийного сброса фонаря, но тот не сработал. Значит, придётся катапультироваться прямо через фонарь, его разобьёт бронезаголовник сиденья – такие случаи бывали. Лётчик выдернул ноги из-под ремешков педалей, нажал спусковую скобу катапульты и в эту секунду подумал, что сделал не всё, что положено: не поставил ноги на подножки сиденья, не пристегнул плечевые ремни (они мешали вертеть головой, и Колесников, как многие истребители, ограничивался тем, что притягивал себя к сиденью поясными ремнями). Он напряг мышцы, изо всех сил вдавился в парашютный ранец, чтобы не было зазора между телом и сиденьем – иначе можно повредить спину. Зажмурился, чтобы встречный поток воздуха не ударил в глаза, – помнилась история Лазарева, ослеплённого воздушным ударом на несколько дней. Позади бронезаголовника грохнул взрыв. Вопреки ожиданиям, пороховой заряд вынул лётчика из кабины довольно вежливо. В лицо шибанула тугая, как из брандспойта, струя. По лицу елозила кислородная маска, стегала колодка шлемофонного шнура. Автомат отбросил привязные ремни, сиденье улетело. Раскрылся парашют. «Сапоги не слетели», – отметил про себя Лев. Ребята говорили, что сапоги при раскрытии купола срывает. Некоторые даже доставали где-то китайские солдатские ботинки на шнурках…

Лётчик увидел реку и плотину ГЭС в стороне, уходящий вниз неуправляемый горящий «миг». Надо было думать о приземлении – снизу уже лезла вершина сосны. Колени вместе, как учили, щиколотки – тоже; Колесников закрыл лицо руками в перчатках и почувствовал, что ломает телом сучья. Падение прекратилось, лётчика слегка ударило о ствол. Сверху сыпались сухие иглы. Лев посмотрел наверх и увидел, что парашют очень удачно зацепился за ветку: длины строп как раз хватило, чтобы встать на землю. Заместителю командира полка Новосёлову повезло меньше: при приземлении на парашюте в горах он получил тяжёлые травмы и вскоре был вынужден уволиться в запас.

Лев освободился от подвесной системы, закурил, вынул пистолет. Услышал звук далёких разрывов. Из-за деревьев выбежал кореец в рубахе с советским автоматом в руках. «Сталин! Ким Ир Сен!» – громко крикнул Колесников и вдруг похолодел, увидев невдалеке типичных американцев: лица не корейские, форма не наша. Решив оставить последний патрон себе, он попятился за сосну и передёрнул затвор, но тут «янки» закричали по-русски: «Товарищ, мы – болгарский демократический госпиталь!»

В посёлке корейцы дали Колесникову спирта, чтобы он промыл ссадину на голове. Лётчик залпом выпил. Ему налили ещё. Лев снова выпил, опьянения не почувствовал. Отдал корейским детям коробку с пайком и пошёл искать свой самолёт. «МиГ» Колесников и сопровождавший его кореец обнаружили километрах в 10 – он разбился, врезавшись в сопку. Походив между обломками, Колесников выбрал железку полегче с заводским номером – для отчётности.

Льва повезли к Супхунской ГЭС, где в ущелье с затянутым колючей проволокой входом он увидел настоящих американцев – пленных. Одни играли в баскетбол, другие с лопатами строились на работу. В пепелищах и бомбовых воронках копались кореянки. На круче, к которой примыкала плотина ГЭС, виднелись зенитки. Начался очередной налёт, и Колесников с непривычки чуть не оглох. Молодые корейские зенитчики работали налегке, без гимнастёрок. Когда из-за скал показались две шестёрки «мигов», к зенитчикам подбежал офицер и приказал прекратить стрельбу. Американцы швырнули бомбы куда попало и ушли. Но паром они всё-таки повредили, и Льву пришлось ждать, пока его залатают, чтобы переправиться через Ялу.

Вскоре Колесников был у своих. Оказалось, что лётчика с условным именем «Лео Сян» уже собирались занести в списки безвозвратных потерь части.

Десять дней он провёл в госпитале, ещё десять, как полагалось, в санатории. Колесников рвался летать и воевать, но врачи не разрешали. Катапультирование – мера крайняя, чрезвычайная. В отличие от парашютного спорта, катапультного нет и не может быть. Катапультирование сродни выстреливанию человека из пушки и чревато повреждением позвоночника. «Обычно после катапультирования медицина списывала лётчика с лётной работы. Но наши лётчики после непродолжительной медицинской процедуры снова садились в самолёты и улетали в бой», – говорит Берелидзе. О том же пишет Лобов: «Каждый катапультировавшийся лётчик подлежал отправке на Родину для тщательного медицинского обследования… Лётчики под всякими предлогами пытались остаться в строю, продолжать боевую работу. И командиры частей… не желая расставаться с опытными воздушными бойцами, иногда шли на уступки подчинённым. Например, капитан Лев Кириллович Щукин – один из самых доблестных наших лётчиков – уничтожил 10 самолётов, был дважды сбит, катапультировался, но продолжал летать. Пополнил свой боевой счет ещё пятью машинами, опять был сбит, ему пришлось покинуть самолёт. И снова продолжал летать. Такая же история произошла с капитаном Полянским, который трижды катапультировался, но оставался в строю. Только после вмешательства командира корпуса удалось заставить неуёмных лётчиков и их командиров соблюдать установленные правила».

Льву и Григорию пришлось пойти на особый манёвр: хирург, бывший боевой лётчик Халхин-Гола Алалашвили оказался земляком Берелидзе и согласился выписать Льва. Обрадованный Григорий достал коньяк, заявив: «После дела – это уже не взятка!» Коньяк выпили, вышли – на всякий случай или из лётчицкого молодечества – не через дверь, а через окно, прямо в кузов организованной Берелидзе машины.

Вскоре Колесников сел в новый «миг». Не всякий лётчик, которого сбили, – сбитый лётчик.

В июне Берелидзе взял реванш за ведомого и записал на свой счёт пятую официальную победу – сбил F-86E из 51-го крыла, которым управлял англичанин Джеймс А. Райан. Лётчик катапультировался над морем, его подобрала американская спасательная служба.

Орден Красной Звезды

27 июля 1953 года Корейская война закончилась.

Прощаясь с русскими товарищами, командир китайских лётчиков прижал ладони к груди и сказал, вспоминая погибших интернационалистов: «Китайский народ плачет… Отнесите наши слёзы».

На счету трёх полков 32-й дивизии – 80 самолётов противника (74 истребителя и штурмовика, 6 бомбардировщиков и разведчиков) при потерянных 60. Лучшим стал 224-й полк – тот, в котором служил Колесников. Его лётчики свалили 35 машин противника, ещё 9 подбили. Полк потерял 19 самолётов МиГ-15бис, 6 лётчиков погибли. Ещё 5 машин и один лётчик составили безвозвратные небоевые потери.

Если полк стал лучшим в дивизии, то эскадрилья капитана Миронова – самой результативной в полку. Она свалила 18 «сейбров», потеряв 4 «мига» и лётчиков Вадима Куана и Василия Лазарева. Того самого летающего замполита, который говорил о «безумстве храбрых» – и жил по этому же принципу. Позже Колесников скажет: «Он заворожил нас, и мы не нашлись сказать ему вовремя, что, кроме бесстрашия… нужен ещё и холодный командирский расчёт».

Григорий Нестерович Берелидзе, признанный лучшим асом эскадрильи и всего полка, вошёл в тройку самых результативных истребителей дивизии. Семь побед записал на свой