В том бою Колесников впервые увидел, сблизившись с «сейбром» почти вплотную, живого человека в кабине. Американец вертел головой, светящаяся марка прицела уже лежала на его шлеме, а палец Колесникова – на гашетке, но он не смог выстрелить.

Весной накал боёв возрос ещё сильнее. Вот как Колесников вспоминал бой 3 марта: «Подбили Колю Малютина. Шестёрка рассыпалась. Где-то пара Миронов – Лазарев. По одному – Анисимов, Малютин и отдельно пара – Берелидзе и я. Командир дал команду: “Выходим из боя”. И тут мы увидели одиночный МиГ-15, а за ним пару “сейбров”. Мы были выше и, разогнав скорость, сблизились с противником. Гриша дал очередь. Трасса прошла близко к ведущему “сейбру”. Он и его ведомый шарахнулись боевым разворотом… с набором высоты. Гриша повторил их манёвр. Такой дикой перегрузки я ещё не испытывал. Кислородная маска оттянулась на резинках. Руки будто пристыли к рычагам, а ноги к педалям. В глазах померкло, а когда прояснилось, то увидел преимущество “мига” над “сейбром” при наборе высоты: мы сблизились с противником на дистанцию огня. Гриша снова дал очередь. “Сейбр” стал быстро терять скорость и повалился. Преследовать второго мы не могли: кончалось горючее. На земле выяснилось – Гриша выручил Колю Малютина. Уйти из-под атаки ему было бы сложно. Подбили Колин самолёт сильно. Пошли докладывать о победе начальству». Этого сбитого Григорию не засчитали – поисковая команда не нашла обломков «сейбра».

5 марта умер Сталин. Колесников вспоминает: узнав об этом, Берелидзе заплакал в курилке. «Мне и самому стало ни до чего. Китайцы и корейцы заходили в наше общежитие, как заходят к родственникам покойного… Осиротевшими почувствовали мы себя».

Колесников был не только «сталинским соколом» последнего призыва. Судя по всему, он был честным советским ортодоксом. Хрущёвских разоблачений Сталина не принял (и это притом, что в ежовщину, как мы знаем, пострадал не один родственник Колесникова). Позже, работая над автобиографическими записками, он вспомнит «великого земляка» своего ведущего, «большого современника нашей юности», покровителя авиации… Колесников искренне верил и в Сталина, и в Коммунизм – именно так, с большой буквы. Коммунизм ему представлялся таким, как у Ивана Ефремова в «Туманности Андромеды»: «Это будет мир добрых, весёлых людей. Мир смелых дерзаний, даже отчаянных, но всегда бескровных споров».

На 9 марта, день похорон вождя, выпало сразу два тяжёлых боя. «Было пасмурно. Не все части, особенно китайские, были подготовлены к работе в сложных метеоусловиях. Не имели подготовки и мы, “мироновцы”. Но кому-то надо было идти на отражение налёта. И мы пошли, – вспоминал Колесников. – Тремя шестёрками. Их доверили вести Миронову. Пробив толстый слой плотной дымки, мы поднялись после мглы в ослепительную голубизну. И столь же ослепительно-белым цветом высветился под нами облачный слой. За самолётами тянулся тоже ослепительный белый след. Он чётко обозначил наш строй. Подумалось: сила! Но, посмотрев в глубь неба, я ощутил желание пересесть с сиденья на пол кабины. Уж очень много белых хвостов с трёх сторон сразу торопились к нам». Бой завязался на нескольких «этажах». В небе было тесно, Колесников, как он говорил потом, больше опасался столкновения, чем вражеского огня. Берелидзе, зайдя в хвост паре «сейбров», сразил ведущего (вероятно, это был первый лейтенант Ричард М. Коуден из 16-й эскадрильи 51-го авиакрыла) – первая засчитанная победа. Колесников видел, как от попадания снарядов разлетелось остекление кабины «сейбра», превратившись в чёрную дыру, а от крыла начали отлетать куски обшивки. Самому Льву удалось подбить другой «сейбр» – он пошёл на снижение, оставляя дымный след. В этот день лётчики 224-го полка сбили как минимум два самолёта, но и сами потеряли две машины и двоих лётчиков – уроженцев Кавказа Василия Рочикашвили (сажал подбитую машину и потерпел аварию) и Вадима Куана (настигая противника, заложил слишком крутой вираж, сорвался в штопор, на выводе врезался в сопку). Худощавый, с чёрными усиками, прозванный «дон Хуан», он по вечерам, бывало, пел под гитару:

От Фушаня до Шэньяна

В тихом сумраке ночей…

«Суровую мы справили тризну по вождю», – заключил Колесников.

После первых встреч в небе с противником лётчики убедились: «миги» и «сейбры» примерно сопоставимы по характеристикам. Хочешь победить – навязывай врагу такой рисунок боя, когда заиграют плюсы твоего самолёта, и уклоняйся от ситуаций, где твоя машина слабее. Из рассказа Берелидзе: «Обнаружив у себя в хвосте противника, надо немедленно выполнить резкий манёвр, чтобы не дать вести по себе прицельный огонь… Манёвр выполняется с набором высоты… Если… лётчик F-86… не откажется от преследования, то вы с противником окажетесь на противоположных концах описываемого самолётами круга с преимуществом в высоте, которое в нужный момент легко превратить в скорость… 27 марта 1953 года я в паре со своим ведомым (Колесниковым. – В. А.) атаковал шесть самолётов противника… Одной паре удалось выйти мне в хвост. Мой ведомый оказать мне непосредственной поддержки не мог, так как сам связался боем с F-86. Я выполнил восходящую спираль описанным выше способом и через некоторое время сам оказался в хвосте у самолёта противника».

Позывной Льва был – «Беркут тридцать третий». Его задача состояла в том, чтобы защищать ведущего – ударный самолёт. Ведущий и ведомый – это меч и щит: один атакует, другой прикрывает. Может показаться, что само слово «ведомый» намекает на второстепенную роль: что-то вроде вагона, влекомого локомотивом… На самом деле ведомый – и. о. ангела-хранителя, его материальное воплощение. Ведомый не просто следует за ведущим – он обеспечивает его атаки. Ведущий передоверяет ведомому собственную жизнь – ведь истребитель, увлечённый атакой, сзади совершенно беззащитен. Самого Колесникова никто не прикрывал: он должен был думать и за себя, и за того парня.

Хочется сказать слово во славу ведомых, вторых, дублёров. В старом советском кино в титрах сначала перечисляли «технарей» – гримёров, ассистентов, консультантов… И только потом – звёзд-актёров, которым слава достанется и так. Дабы не зазнавались? Что-то в этом есть. Вот что писал о ведущих и ведомых Евгений Пепеляев: «В воздушном бою, как и в спортивных играх, имеются “нападающие” и “защитники”… Сбивают же самолёты противника ведомые лётчики очень редко, только тогда, когда самолёт противника попадает в прицел… Если в эскадрилье два или три звена, то самолёты противника могут сбивать два-три человека, остальные лётчики, это девять, десять человек, выполняют задачу прикрытия… Многие армейские и авиационные командиры и начальники, не испытавшие лично себя в воздушных боях, считают: если у лётчика-истребителя нет лично сбитых самолётов,