него отделился пилот, раскрылся парашют. «Мне помогло самолюбие и лётное мастерство. Сбил я его, а наш подбитый самолёт, по которому вели огонь, приземлился на одной “ноге”, но благополучно», – вспоминал Берелидзе, которого наградили охотничьим ружьём. Его «крестник» Фишер провёл в плену у китайцев больше двух лет. Будь он сбит над Кореей – вернулся бы на родину раньше по условиям перемирия, но Фишера подвела дерзость: желая увеличить боевой счёт, он в нарушение инструкций залетел на территорию Китая. Американские источники сообщают: Фишера держали в «тёмной, сырой камере без кровати и окон», пытали, после чего он подписал сфабрикованные обвинения в своём участии в биологической войне. В мае 1955 года Фишера освободили, он продолжил военную службу. Занимался лётной и научной работой, на Вьетнамской войне был вертолётчиком. В 1994 году в Киеве отставной полковник Фишер встретился с бывшими лётчиками 224-го полка Германом, Ильяшенко, Одинцовым. Обменялся письмами и с командиром полка Ермаковым. Умер в 2009 году.

В апреле 1953 года полк перелетел на ближайший к границе аэродром Аньдун – у самой Ялу, напротив Синыйджу. Здесь имелась одна взлётно-посадочная полоса с рулёжной дорожкой и местами стоянок. Аэродром был окопан рвом и обложен земляным валом, что обеспечивало готовность полосы даже в период дождей. Рядом высились горы, что сковывало свободу действий: заходить на посадку можно было только по одной глиссаде.

Штаб, дома личного состава, столовая находились в нескольких километрах от аэродрома, на окраине городка Аньдуна. Инженерно-технический состав за час до рассвета (летом – в четыре утра, зимой – в шесть) выезжал на аэродром готовить самолёты. Рассредоточенные «миги» тягачами вытаскивали на стоянку для дежурства у взлётной полосы. Сюда же техникам привозили завтрак и обед. Лётчики появлялись на аэродроме с рассветом. Перед отъездом на аэродром заходили в столовую – выпивали по чашке кофе или какао, чтобы на высоте не чувствовалась сухость в горле от кислорода (всё равно чувствовалась). На аэродроме проверяли готовность самолёта и снаряжения, знакомились с графиком боевого дежурства, прогнозом погоды. Командиры эскадрилий уточняли боевой расчёт звеньев, командиры звеньев – расчёт пар.

В перерывах между вылетами размещались в сборных деревянных домиках недалеко от самолётных стоянок – отдыхали на двухъярусных нарах.

Обед привозили на аэродром. На жаре при стопроцентной влажности борщ и котлеты не лезли в рот. Хотелось кваску, но кто-то из начальства предъявил наставление 1938 года, согласно которому перед полётами пить квас и другие газированные напитки запрещалось. Потом начальство сдалось, разрешило поэкспериментировать. Лётчики установили: квас высотным полётам не мешает. Вскоре повара наладили окрошку…

Как выглядел обычный для тех дней боевой вылет? Готовность номер три – самолёт на стоянке, исправен и заправлен, лётчик и техник отдыхают. Готовность номер два – самолёт на старте, лётчик и техник рядом. Готовность номер один – лётчик в кабине, двигатель прогрет, техник у самолёта.

Звучит команда на взлёт. Свистят реактивные двигатели, струится горячий воздух за самолётными хвостами. Техники оттаскивают стремянки от кабин и убирают колодки из-под колёс.

Лямки лежащего на сиденье парашюта – на плечи. Замки парашюта и привязных ремней застёгиваешь на ходу, на рулении. Надеваешь кислородную маску (если не успел, придётся напяливать в воздухе). Стремительный разбег, отрыв. Кран шасси – на уборку. Пальцами, словно играя на баяне, лётчик проходит по кнопкам перезарядки пушек. Загораются красные огоньки – это значит, что пушки «под выстрелом». Кран шасси – в нейтральное положение, взгляд – в прицел. Центральная марка светится золотистым накалом. «Миг» готов к бою.

На Ялу – сизый лёд, по сопкам и падям ползут дымы от недавних бомбардировок. За хвостами ведущих тянутся белые инверсионные полосы.

С земли, с КП, сообщают:

– Даю: группа «больших» идёт с курсом 270, высота – 7.

– Даю: две группы «маленьких» идут с курсом 0. Высота – 10.

Кто-нибудь из бывалых лётчиков пошутит: хватит, мол, «давать», и так много. Его оборвут: не болтай.

За минуту до встречи с противником, уже засечённым разведкой, звучит команда: «Гильза!» Лётчики сбрасывают подвесные баки, скорость «мигов» увеличивается.

Однажды у Колесникова прямо на взлёте оборвался подвесной бак, машину повалило в крен. Еле удержав «миг» от падения, он набрал высоту. Начал резкий пилотаж, даже стрелял из пушек для тряски, но никак не мог сбросить второй бак: автоблокировка предусматривала одновременный отстрел обоих. С земли разрешили прыгать, Лев не захотел. С большим трудом сумел посадить самолёт – спас и себя, и машину. В другой раз прямо в бою остановился двигатель, и Колесников едва ушёл от «сейбров». А однажды пуля попала в колесо, и при посадке Лев «похромал» с бетона на грунт…

В воздухе главное – осмотрительность: нужно видеть всё, что творится вокруг, постоянно вертеть головой. На лётчиках – неуставные разноцветные шёлковые шарфики, чтобы шею не натирал воротник. Штабные возмущались несоблюдением формы одежды, лётчики их придирки игнорировали: нам в небе виднее.

В бою общий строй рассыпается, каждый ведущий пары действует самостоятельно, учитывая задачу и обстановку. Ударные «миги» и «сейбры» стремятся зайти в хвост противнику. Со стороны всё это выглядит как огромный клубок из перемещающихся с гулом и свистом боевых машин. Слышны дробные пулемётные очереди «сейбров» и гулкие, веские пушечные залпы «мигов».

Боевой вылет истребителя недолог. Чем меньше остаётся в баках горючего, тем легче становится самолёт, что используют опытные пилоты. При резком пикировании его, кажется, корёжит, ручка управления становится неподатливой, как вбитый в землю лом. По остеклению фонаря зримо пенится сгущённый, плотный воздух…

Аэродром, посадка, заруливание. Техники подставляют лётчикам стремянки, хватают шланги подкатившего керосинозаправщика, льют в нутро «мигов» новые тонны топлива, цепляют под крылья подвесные баки. Оружейники с помощью лебёдки опускают лафет с пушками, заученными точными движениями меняют боезапас и плёнку фотопулемёта. Самолёт готов к новому вылету. В день их могло быть два-три. Это значит – три часа не снимать рук с рычагов, а ног – с педалей. Горло сушит кислород. Резкие перепады давления и температуры (на большой высоте – холод, на малой – жара), перегрузки… Тяжёлая была работа. Лётчик Лев Морщихин вспоминал: «Многие сбросили по 10–12 килограмм… Это при отличнейшем питании».

Когда наступали сумерки, лётный день заканчивался. Лётчики и техники на грузовиках уезжали с аэродрома, в жилом городке шли в столовую ужинать. Кормили по высшему разряду, привлекали и китайских поваров. Мясо, рыба, морепродукты, круглый год – фрукты и овощи. Непременные 100 грамм – водки или коньяка. Когда позволяло время, играли в домино, настольный теннис, футбол – лётчики против техников. Бродили по окрестностям, ездили в город, посещали