Мину заметила, как взгляд Пита стал острым, а лицо застыло.

– Ты его знаешь?

– Знаю. – Он вновь провел рукой по волосам. – Когда-то он был моим лучшим другом. Его зовут Видаль. Мы с ним вместе учились здесь, в Тулузе, и были друг другу как братья. Это с ним я провел тот вечер в Каркасоне.

– Ох, – негромко произнесла Мину, видя, какую боль причинило Питу упоминание о Видале. – А теперь? Вы с ним больше не друзья?

– Нет. В ту ночь он произнес слова, которые я предпочел пропустить мимо ушей. И тем не менее я верил, что мы можем избрать разные дороги к Богу и при этом остаться друзьями. Я был наивным. Я понял это, увидев его в зале переговоров, когда обсуждали условия перемирия, в обществе твоего дяди и Дельпеша. Тогда я наконец прозрел.

– Теперь он носит имя Валентин, – сказала Мину. – Мой дядя поддерживает его ходатайство о назначении его епископом Тулузы. – Она на мгновение задумалась. – Кроме него, постоянно приходит еще один посетитель, хотя я что-то уже довольно давно его не видела, – Филипп Деверо.

– И я тоже его не видел, – отозвался Пит, – и не горю желанием увидеть. Он двурушник, и я его презираю. А ведь ты пыталась меня предостеречь. Зря я тогда тебя не послушал.

– Он тоже шпион?

– Был шпионом. Его тело нашли на площади Сален. Ну почему я не поверил своему чутью?

– Потому что твое благородство заставляет тебя видеть во всех людях только хорошее.

Пит покачал головой:

– Хотел бы я оправдать твое высокое мнение обо мне, но это один мой английский друг, Джаспер Маккон, посоветовал мне держать язык за зубами. – Он вздохнул. – Кузен Деверо, Оливер Кромптон, тоже исчез. Джаспер говорит, он покинул город, чтобы присоединиться к войскам принца Конде, которые наступают с севера.

Солнечный свет лился сквозь высокие окна, ложась на плиты пола фигурными радужными пятнами. Было так тихо и безмятежно, что невозможным казалось даже представить себе что-то, способное разрушить это разлитое повсюду спокойствие.

– Зачем ты попросил меня прийти, Пит? – спросила Мину. – Не только же ради того, чтобы попросить уехать, – это можно было передать через Эмерика.

– Я знал, что ты откажешься уезжать.

Мину не смогла удержаться от улыбки.

– Возможно. Мне не кажется, что ситуация чем-то отличается от того, что было последние несколько недель. Перемирие действует. И потом, я не могу уехать из Тулузы. Моя тетушка нуждается во мне, я не могу ее оставить. – «И тебя тоже», – подумала она. – Как я могу оставить тебя? Да и что сказал бы отец, если бы мы вернулись в Каркасон без предупреждения?

Пит увлек ее за собой в глубокую тень и понизил голос:

– Мину, послушай меня. Поначалу, сразу после беспорядков, я цеплялся за надежду, что предводители как католиков, так и протестантов хотят найти компромисс на благо Тулузы. Но больше я в это не верю. С каждой неделей появляется все больше доказательств того, что парламент предубежден против гугенотов. Каждый несправедливый приговор делает свое черное дело. Слишком многие теперь в наших рядах, воодушевленные новостями об успехе кампаний в Орлеане и Лионе, жаждут открытого конфликта. – Он глубоко вздохнул. – Конде собрал войско в Бланьяке и других деревнях в окрестностях его владений. Сегодня ночью они намерены войти в город.

– Чего они хотят?

– Заставить Тулузу соблюдать Эдикт о веротерпимости и обращаться с гугенотами и католиками одинаково в соответствии с законом и перед лицом Господа.

– При помощи армии?

– А что, разве остался какой-то другой способ? – вопросом на вопрос ответил он. – Сила понимает только силу. В городе тысячи католических солдат. Чтобы усадить их обратно за стол переговоров, мы должны продемонстрировать им равную силу.

Мину внезапно зазнобило. Мысль о том, что гугенотская армия планирует войти в город под покровом ночи исключительно ради того, чтобы принудить противную сторону к дебатам, казалась ей по-детски наивной. Но Питу явно хотелось в это верить.

– Это не очередной слух?

– Нет. – Пит взял ее за руку. – Прошу тебя, любовь моя, уезжайте сегодня, пока ворота не закрыли на ночь. Потом может быть уже слишком поздно.

– Я не могу уехать. У меня нет ни транспорта, ни…

– Кладбища истории усеяны костями тех, кто слишком медлил, Мину. Я раздобуду для вас лошадь и повозку, чтобы вы могли выехать из города, и сопровождающего, который переведет вас через границу в Од. Там вы будете в безопасности.

– Почему ты это делаешь? – прошептала она. – Ты подвергаешь себя риску.

– Моя бесценная любовь, – произнес он с жаром, – вернись в Каркасон. Я не буду страшиться ничего в бою и смогу лучше защитить тех, чья жизнь в моих руках, если буду знать, что ты в безопасности. Как только все это уляжется, я приеду к тебе. – Он обхватил ее лицо ладонями и коснулся губами ее губ. – Lieverd. Моя милая.

Услышав эти слова, Мину поняла, что он не рассчитывает выйти из боя живым. В приступе какой-то отчаянной смелости она обвила его руками и прижалась к нему.

– Хотя мне очень не хочется подвергать тебя опасности, есть еще одна вещь, о которой я хотел бы тебя попросить, – сказал Пит, наконец отстраняясь.

– Что угодно, – пообещала Мину.

– Даст Бог, сегодняшний вечер пройдет без кровопролития.

– О чем ты хотел меня попросить?

– Есть одна вещь, величайшей ценности, и мне хотелось бы, чтобы ты увезла ее в безопасное место, на тот случай, если я по какой-либо причине не смогу потом сам забрать ее. Я не осмелюсь просить об этом никого другого.

– Что это такое?

– Я покажу тебе, – сказал Пит, быстро увлекая ее в конец узкого придела и присаживаясь на корточки перед стеной. – Видишь? Она спрятана тут.

– Что это такое? – спросила она вновь, глядя, как он осторожно вытащил из кладки незакрепленный кирпич и отложил его в сторону.

– Фрагмент святой плащаницы Христовой, которую, как говорят, привезли из Святой земли крестоносцы.

– Антиохийская плащаница!

Его глаза расширились.

– Ты про нее знаешь?

– Тетя рассказывала мне, что плащаница пропала несколько лет назад, – это все, что мне известно.

– Она была похищена и впоследствии попала ко мне. Когда пришло время, я обнаружил, что не могу заставить себя отдать ее в чужие руки. – Он покраснел. – Это предмет исключительной красоты.

– Я понимаю, – улыбнулась Мину.

– Я нашел мастера, который сделал для меня копию, а оригинал спрятал там, где он находился всегда. Здесь, в этой церкви. Мне невыносима мысль о том, что она может быть повреждена или уничтожена, если сегодня что-нибудь пойдет не так.

Нахмурившись, Мину присела на корточки и заглянула в темное углубление у основания стены.