И в этот самый момент Сесиль поняла, куда и зачем увезли Алис. Все-таки Бернар был прав в своих подозрениях. По всему выходило, что все эти странные, на первый взгляд никак не связанные друг с другом события берут начало в последнем дне октября, почти двадцать лет тому назад.

Давние секреты аукаются потом еще много лет…

Тулуза

Перешептываясь через дверь комнаты, где мадам Монфор вновь заперла Эмерика в наказание, Мину закончила рассказывать ему, о чем они условились с Питом. И хотя предстоящее расставание печалило ее, радость, с которой брат встретил новость о том, что они возвращаются в Каркасон, ее ободрила.

– Если мы едем домой, – прошептал из-за двери Эмерик, – все остальное меня не волнует.

– Я пойду поищу ключ, чтобы вызволить тебя отсюда.

– Не нужно, – рассмеялся Эмерик. – Шпингалет на окне не закрывается. Если выбраться на карниз и пройти по крыше зернохранилища, оттуда очень легко можно спуститься вниз. Я сто раз это проделывал.

– Будь осторожен, – строго сказала она. – Возьми с собой только то, без чего совсем не сможешь обойтись. Я поступлю точно так же. Встретимся без малого семь на конюшне на улице Пенитан-Гри.

– А Пит тоже там будет?

Мину очень хотелось бы ответить на этот вопрос утвердительно, но правда заключалась в том, что она этого не знала.

– Не опаздывай, – прошептала она. – Другого шанса у нас не будет.

Мину поспешила в свою комнату. Там, подтащив ночной столик к выходу, она подперла им дверь. Мадам Монфор в любой момент могла ворваться к ней в комнату и потребовать отчета, где это она пропадала бо́льшую часть дня. Мину склонила голову набок и прислушалась, но в доме царила подозрительная тишина.

Времени оставалось уже совсем мало. Мину вытащила свой старый шерстяной дорожный плащ и иголку с ниткой. Она ощупывала подол, пока не отыскала складку материала, скрывавшую потайной карман, затем расширила отверстие ровно настолько, чтобы внутрь могла пройти ее рука. Тогда она вытащила из котомки серый квадратный сверток и положила его на стол. Хотя ее воспитывали в католичестве, она не одобряла культа реликвий, считая его пережитком прошлого, когда люди в силу своего невежества принимали всерьез всякие суеверия. Какой сакральный или Божественный смысл может крыться в трухлявой деревяшке или рваной тряпке? Но когда Мину развернула дерюгу и взяла в руки древний материал, расшитый непонятными письменами, красота многовековой и глубокой истории плащаницы тронула ее до слез.

Мину представила ее в руках оплакивающей своего сына женщины в Святой земле, а потом на корабле крестоносцев, в пути из Антиохии в Марсель, потом в чьей-то котомке на старой римской дороге из Нарбонна в Каркасон, на пути к своему окончательному месту хранения в Тулузе. Теперь, в теплом вечернем свете, Мину поняла, почему Пит, гугенот и человек современных взглядов, не смог допустить, чтобы этот обрывок материи попал неизвестно в чьи руки или был уничтожен. Он бережно хранил его, а теперь поручил это ей.

Она не подведет Пита.

Мину вытащила из кожаного дорожного футляра щетку для волос и зеркальце, осторожно уложила внутрь свернутую в рулон плащаницу и запечатала крышку растопленным свечным воском. Потом просунула узкую трубочку в шов своего плаща и, затолкав ее как можно дальше, аккуратно зашила отверстие в подкладке. В спешке она уколола палец, и на зеленой шерсти остались две капельки крови.

Покончив с этим, она взяла в руки Библию, и внутри у нее стало тепло при мысли о том, что когда-то эту книгу держала в руках ее мать. Мину провела пальцами по кожаному переплету, покрытому складками и заломами, как кожа на тыльной стороне стариковской руки, погладила васильково-голубую шелковую ленточку, служащую закладкой. Оклад из сусального серебра по краям блестел и сверкал на свету, а полупрозрачные страницы внутри были испещрены изящным черным и красным печатным шрифтом. Судя по виду, это издание могло быть очень дорогим. Ее отец сказал бы наверняка. На миг отвлекшись от насущной задачи, Мину в очередной раз задалась вопросом, почему он не пишет. Оставалось только утешаться мыслью, что завтра, когда они с Эмериком будут в Каркасоне, она сможет задать ему все вопросы, которые не давали ей покоя эти несколько недель. И не в последнюю очередь ей хотелось бы выяснить, знал ли он об этой прекрасной протестантской Библии, которую Флоранс послала в подарок своей сестре.

Мину поднесла книгу к окну, наклонив страницы так, чтобы на них падал свет, и принялась рассматривать фронтиспис. Под ним было посвящение и имя переводчика: «Жак Лефевр д’Этапль», а также год и место издания: «1534, Антверпен». Страница была обрамлена простыми черно-белыми гравюрами, каждая из которых представляла собой какую-то сцену из Священного Писания.

И тут она заметила спрятанный в кармашек сзади сложенный лист пергамента. Сердце у нее учащенно забилось. Возможно, это письмо ее матери тетке? Затаив дыхание от страха, как бы пергамент не рассыпался в пыль, Мину положила его на стол и осторожно развернула.

Нет, почерк принадлежал не ее матери.

Сегодня день моей смерти.

И вовсе это и не письмо, а завещание.

Перед лицом Господа нашего, здесь, своею собственной рукой пишу я эти строки. Мою последнюю волю и завещание.

Мину скользнула по документу взглядом и зацепилась за имя, начертанное в самом низу: Маргарита де Пивер. Ну надо же, какое совпадение: ту, которая написала завещание, звали Маргаритой, как и ее саму. Фамилия, впрочем, ни о чем Мину не говорила. Потом она увидела еще два имени, написанные пониже первого, и дату и похолодела. Тридцать первый день октября 1542 года.

День ее рождения.

Мину сложила завещание обратно в Библию и сунула ее за подкладку своего плаща.

Потом обвела комнату глазами. Взгляд упал на брошь с ее амулетом, розовым турмалином, и она заколола ею подол плаща. Потом приподняла матрас и вытащила из тайника письмо с красной печатью.

В дверь внезапно забарабанили, и Мину подскочила от неожиданности.

– Кто там? – спросила она.

– Выходи быстрее, – закричал Эмерик, пытаясь открыть дверь.

– Погоди минутку. – Едва Мину успела отодвинуть ночной столик в сторону, как Эмерик ворвался в комнату. – Что ты здесь делаешь? Мы же договорились встретиться в конюшне…

– Надо уходить, – бросил он, хватая ее за руку. – Клянусь, он спятил. Он пытается ее убить.

Месье Буссе вытащил свою трость из-за кресла, где обыкновенно ее держал. Его супруга попятилась:

– Не надо. Пожалуйста, не надо. Я клянусь. Я ничего не говорила.

– Ты ослушалась меня.

– Нет, это не так!

– Мало того что мальчишка болтается по улицам, как ему вздумается, как обычный оборванец, так теперь я еще узнаю, что девчонка встречалась с известным гугенотом в нашей церкви на улице Сен-Тор! При твоем содействии. – Он двинулся на нее. – Ты соображаешь, в каком свете это меня выставляет? Как человека, который не в состоянии даже баб под своей крышей держать в узде!