тоска? Этот сарай напоминал несчастному обо всем, чего он лишился, о потерянных годах, которые было уже не вернуть.

– Мать находила всякие оправдания, но я подозреваю, что она просто не хотела держать меня рядом, в своем жилище, – сказал Джесс. – По-видимому, присутствие моего… тела… вызывало у нее нечто вроде угрызений совести. А может, этот гроб наводил на нее страх.

– Желаю ей каждый день терзаться угрызениями совести! – с ожесточением воскликнула Люси. – После того, что она с тобой сотворила, у нее не должно быть ни минуты покоя до самой смерти.

– Я не думаю, что ей знакомо такое понятие, как покой, – пробормотал Джеймс, вспомнив безумный взгляд Татьяны, ее лицо, искаженное ненавистью. – А ты?

Джесс собрался что-то ответить, но Джеймс не слышал и не видел его. Перед глазами у него возникла какая-то темная полоса, как будто он заглядывал сквозь щель в ставнях в царство теней, принадлежавшее Велиалу. Произошло что-то страшное – и совсем рядом.

«Корделия», – подумал он и, не сказав ни слова, развернулся и бросился бежать к дому.

Верхние этажи Чизвик-хауса показались Корделии странно пустыми. В большинстве комнат не было ни картин, ни ковров, ни мебели. Девушка знала, что Татьяна после смерти Руперта Блэкторна разбила все зеркала в доме, но ей и в голову не могло прийти, что рамы с осколками по-прежнему висели на стенах.

Она заглянула в зал для тренировок, но не увидела оружия – только паутину и мышей, прыснувших по норам. Еще она обнаружила спальню, тесную, бедно обставленную. На простом туалетном столике был разложен набор серебряных щеток для волос. У столика стоял неудобный стул, на узкой кровати плесневели дырявые простыни. На тумбочке рядом стояла чашка с недопитым шоколадом или чаем. Жидкость давно высохла, от нее остался отвратительный зеленый осадок.

Корделия даже вздрогнула, когда поняла, что эта унылая комната когда-то была спальней Грейс. Какие сны снились ей на этой жесткой кровати? В этом рассыпающемся доме с отсыревшими стенами, среди мрака и ненависти?

«Не хватало еще сочувствовать Грейс», – сурово сказала себе Корделия, и в этот момент раздался вскрик. Она машинально потянулась за Кортаной, но ее рука коснулась ткани платья. Естественно, меча не было.

Стараясь подавить приступ душевной боли, она бросилась в коридор и бегом взлетела по лестнице. Крик доносился откуда-то сверху. Она ворвалась в огромный бальный зал. В центре громоздилась массивная люстра футов восьми в поперечнике, которая, видимо, недавно рухнула с потолка. Она походила на гигантского паука, усеянного драгоценными камнями, который проиграл битву с другим, еще более крупным пауком.

Ариадна, стоявшая около груды хрусталя, бросила на Корделию виноватый взгляд.

– О, проклятье, – пробормотала она. – Я не хотела. Извини… ты напрасно бежала сюда сломя голову.

– Наверное, Ариадна решила, что это настоящий паук, – произнесла Анна. – Настоящий, очень большой паук.

Корделия знала, что Анна дразнит приятельницу, но ее голос был… пожалуй, ласковым. Девушка подозревала, что ни Анна, ни Ариадна этого не замечают. Обе заулыбались, когда Ариадна сказала, что хрустальный паук неплохо смотрелся бы в ее квартире, и он мог бы даже подружиться с Персивалем, чучелом змеи.

Корделия отошла, чтобы осмотреть зал. Она проверила каждую выломанную половицу – вдруг под ней что-то спрятано. Но в результате лишь подняла клубы пыли и принялась чихать, так что ей пришлось открыть окно, чтобы вдохнуть свежего воздуха.

Через минуту к ней подошла Анна. Ариадна в дальней части зала осматривала кухонный лифт. Ей удалось открыть дверцу, и ее осыпало пылью и высохшей краской. Анна и Корделия довольно долго стояли рядом и смотрели сквозь грязное, треснутое стекло на покрытые снегом лужайки, спускавшиеся к Темзе.

– Анна, – неуверенно начала Корделия. – Мэтью действительно выполняет поручение Ариадны?

– Разумеется, – ответила Анна. Она прикоснулась кончиком длинного пальца к стеклу, оставив светлое пятнышко в пыли. – А почему ты спрашиваешь?

Корделия почувствовала, что краснеет.

– Ну, допустим, я за него беспокоюсь, а больше мне некого расспросить о нем. С ним все в порядке?

Анна, отодвигавшая портьеру, замерла.

– Есть какая-то причина, по которой с ним не все должно быть в порядке?

– Я только подумала, – пробормотала Корделия, – что вы ведь с ним так близки, и тебе, вероятно, известно, в каком он сейчас состоянии.

– Дорогая моя, – мягко произнесла Анна, – он любит тебя, вот что я могу сказать о его состоянии. Он любит тебя и горюет потому, что считает эту любовь безнадежной. Он боится, что ты презираешь его, что его презирают все окружающие. Вот каково его состояние, и хорошего здесь мало.

Корделия быстро оглянулась на Ариадну, но, по счастью, та как раз засунула голову в кабинку подъемника и не могла слышать их разговор. Потом она подумала, что уже глупо тревожиться о том, что их подслушают. «Моя бурная личная жизнь, вероятно, уже стала достоянием всего Анклава, так что пора перестать изображать любящую и любимую молодую супругу».

– Насчет меня он ошибается, – прошептала Корделия. – Я сожалею об этой поездке в Париж… и все же… наверное, так должно было произойти. Он протянул мне руку помощи, когда я поддалась отчаянию, он помог мне вернуться к жизни. Я никогда, ни за что не смогу его презирать.

– Сейчас он нуждается в помощи, – произнесла Анна, обращаясь не столько к Корделии, сколько к себе самой. – В такой помощи, которую я ему не могу оказать, потому что он от нее откажется. Меня беспокоит… – Она оборвала себя и покачала головой. – Корделия, что произошло в Париже?

– Сначала все было очень мило. Мы ходили в музеи, к портнихе, в театр. Это было нечто вроде детской игры или любительской пьесы. Мы играли других людей, беззаботных, свободных людей, которым все позволено.

– Ах, так, – осторожно произнесла Анна. – А ты… ты не почувствовала… Ведь нет… признаков того, что ты носишь его ребенка, Корделия?

Корделия чуть не вывалилась из окна.

– Нет, – прохрипела она. – Нет! Мы целовались, и только. И как раз в эту минуту появился Джеймс и увидел нас.

– Очень романтический жест, его поспешное перемещение в Париж, – заметила Анна, – но, увы, он выбрал не слишком подходящий момент.

– Почему же? – процедила Корделия. – Джеймс был несколько лет влюблен в Грейс, еще до моего переезда в Лондон. Он не переставал ее любить даже после нашей свадьбы и никогда не скрывал этого.

– Чувства людей меняются.

– Правда? – усмехнулась Корделия. – Знаешь ли, я уехала в Париж не из-за какой-то своей внезапной прихоти. Я ушла из дома потому, что Грейс появилась у нас на пороге. Я случайно увидела их вдвоем в вестибюле, хотя они