Многие люди делаются к старости словоохотливыми, ГалинаНиколаевна оказалась из их числа.

Почти час она говорила без остановки, не давая мне вставитьи словечка. Лизочка с Назаром сидели тихо, девочка пила чай с конфетами, а ееотец просто слушал мать, изредка кивая головой. Похоже, и папа, и дочка давнопримирились с болтливостью бабушки, скорей всего, они сто раз слышали еерассказы и теперь воспринимали речь старушки как бытовой шум, относились к ней,как к гулу пылесоса: если урчит, значит, работает, беспокоиться не о чем.Наконец Галина Николаевна замолчала и взяла в руки чашку.

Обрадовавшись, я быстро задала вопрос:

– Кто такая Ольга Ивановна?

– Ольга Ивановна? У нас сотрудницы с таким именем не было.

– Вроде она служила заведующей, давно…

– Ах эта… – протянула Галина Николаевна. – Черная страницанашей истории, да, страшное горе.

– Вы о чем?

– Ну, тот ужас случился еще до того, как детдом попал в моируки!

– Так Ольга Ивановна и впрямь была директором?

Галина Николаевна кивнула.

– Да. В семидесятых годах вышло постановление ЦК КПСС обомолаживании кадров. Вообще говоря, разумное решение, потому что молодымспециалистам, ну, людям в возрасте тридцати пяти лет было практическиневозможно занять место начальника.

На директорских постах сидели семидесятилетние маразматики.Но в нашей стране все любят доводить до абсурда, а провинция еще считает своимдолгом прогнуться перед центром. Вот в Козюлине и поторопились исполнитьпостановление. Быстренько сместили старую директрису детдома, а на ее местопосадили Ольгу Ивановну, вчерашнюю выпускницу педвуза, девушку неопытную, затос гонором, решившую уволить всех, кому исполнилось пятьдесят. Очень скоро вприюте стали работать недавние студенты, они были полны энтузиазма, любилиребят, но сами, будучи почти детьми, не обладали нужной ответственностью. Впервую очередь юные педагоги решили сломать давно установленный распорядок дня.

«Разве правильно, что все едят одновременно, – восклицаланеопытная директриса, – дома ведь не так! Каждый, когда хочет, подходит кхолодильнику!»

«Так в семье нет нормы продуктов на человека, – попыталасьвразумить безголовое начальство повариха, единственный специалист из „старых“,– если сейчас детей к жрачке бесконтрольно пустим, потом не отчитаемся!»

«Хорошо, – сдалась Ольга Ивановна, – но чай пусть пьют влюбое время».

На том и порешили. Воспитанники теперь свободно заходили накухню, сами зажигали плиту…

«Ох, не случилось бы беды, – качала головой повариха, – ведьвздуют конфорку и не гасят потом!»

«Ерунда, – злилась Ольга Ивановна, – вы привыкли над детьмииздеваться! Ни поесть им, когда хочется, ни попить чаю, мы сломаем этотпорядок».

Повариха лишь качала головой и вздыхала. Виданное ли дело,доверить сирот, неразумных малышей, безголовым воспитателям! Детдом в Козюлинебыл маленьким, всего на сорок детишек. Тогда из роддомов брошенных детейсдавали в приют, в котором они содержались до трех лет. Потом их переводили взаведение, где держали до первого класса, и лишь затем дети оседали винтернате, в котором им предстояло провести восемь или десять лет, взависимости от успеваемости в школе. Но в Козюлине было все устроенопо-другому, можно сказать, что воспитанникам этого детского дома повезло, импредстояло меньше переездов и, следовательно, меньше душевных травм.

Козюлинский приют считался образцовым, но именно в нем ипроизошло ужасное несчастье.

Ольга Ивановна процарствовала несколько лет, а потомслучилось то, чего так боялась старая повариха.

Кто-то из воспитанников, сняв с плиты чайник, забылвыключить конфорку. Пламя перекинулось на тряпку, и разгорелся огромный пожар.На беду, несчастье произошло около полуночи, большинство детей мирно спало вкроватях. Ольга Ивановна вместе с сотрудницами, а многие из них жили врасположенных рядом домах, пытались сначала своими силами справиться с огнем,потом все же вызвали пожарных, но не всех детей удалось спасти. Кто-тозадохнулся в дыму, кто-то умер в больнице от ожогов.

– Вот такая трагедия случилась, – вздыхала ГалинаНиколаевна, – я принимала детдом в ужасном состоянии.

– А что стало с этой Ольгой Ивановной, где она? – внетерпении воскликнула я.

– Она пыталась покончить с собой, – объяснила ГалинаНиколаевна, – но ее спасли, осудили, дали немного, уж не помню сколько, то лигод, то ли два, потом она вернулась назад в Козюлино и работает в библиотеке.

– В библиотеке?

– Ну да, в городской, книги выдает. Ей ведь запретили детьмизаниматься по суду, а жить-то надо.

Наши ее кто жалел, кто осуждал, только давно дело было,забылось горе.

– Сколько же ей лет?

Галина Николаевна пожала плечами:

– Точно не скажу, однозначно меньше, чем мне.

Если она в семидесятых вуз закончила, то ей тогда стукнулогода двадцать два. Вот и считайте, молодая еще. Кстати, вы не первая про нее уменя расспрашиваете. До вас приезжала одна женщина, Яна…

– Вы помните ее имя?

– Странное дело, – хмыкнула Галина Николаевна, – что назавтрак ела, могу забыть! А что год назад происходило, помню в деталях. ИменноЯна.

– Где библиотека находится? – подскочила я.

Назар ткнул рукой в сторону окна.

– А в двух шагах, на Ленина.

– Отвезешь меня?

– Пешком быстрей.

– Нет уж, доставь к месту, – упорно настаивала я, доставаякошелек.

– Пошли, Лизочек, – велел Назар.

В библиотеке стояла тишина и пахло пылью. За стойкой, гдевыдают книги, не было ни одной живой души. Я покашляла, сначала тихо, затемпогромче, потом крикнула:

– Здравствуйте!

– Добрый день, – донеслось издалека, и из приоткрытой дверивышла женщина, довольно полная, с добродушным, круглым лицом.

– Записаться хотите? – поинтересовалась она. – Если нашапрописка, то бесплатно, коли из другого места, залог оставить надо.

– Почему вы решили, что я хочу открыть абонемент, вдруг он уменя давно есть? – улыбнулась я.