солоно, будто и вправду попробовал крови: таково, вероятно, оно – послевкусие отведанного, пусть совсем ненадолго, всемогущества, ярости и огня…

– Нет, я сказал! – повторил Всадник решительно и резко, будто одним махом отрубил сам себе поражённую смертельным ядом конечность. – Что ты уговариваешь меня?! Нашёптываешь?! Зачем?!

– Я?! – провожатая выступила из-за плеча Всадника: военная форма придавала ей строгий и решительный вид, но лицо выражало искреннее недоумение. – Я – уговариваю?! Нашёптываю?! Не я – сердце твоё шепчет тебе! Требует именно оно, а не кто-то вне тебя! А я – я лишь исполняю твоё желание! Готова исполнить!

Всадник осёкся. Он ещё пылал гневом, а женщина приблизилась, провела раскрытой ладонью возле его груди – не касаясь, будто опасалась обжечься о то, что вспыхнуло недавно и горело теперь там, под покровом одежды и плоти, медленно угасая, – и произнесла тихо:

– Ты не хочешь слушать? Но что же слушать человеку, если не собственное сердце?

Всадник почувствовал, как в груди снова начинает нестерпимо жечь. Ещё немного – и он не выдержит, поддастся тому жаждущему освободиться голодному демону, что прогрызает себе путь прямо сквозь его сердце!

Одним быстрым движением, будто вдруг обнаружил перед собой танцующую кобру, Всадник отбросил от груди руку искусительницы. Конь, оказавшийся рядом, фыркнул гневно и ударил копытом… И тут же мир вокруг полыхнул оранжевым пламенем и истлел в мгновенье ока, обуглившись до черноты! Командный центр всё ещё угадывался в нагромождении исказившихся форм, но, продержавшись мгновенье, окончательно рассыпался прахом…

***

Всё вокруг снова затянуло плотной пеленой то ли тумана, то ли дыма, и седые хлопья медленно опадали в этой непроглядной толще, укрывая погребальным саваном неподвижную фигуру. Лишь дыхание выдавало в безжизненной статуе живого человека – оно прорывалось из-под прижатых к лицу ладоней, и тогда, подхваченные потоком воздуха, хрупкие, подобно комьям слипшихся снежинок, хлопья распадались в прах, который уносился, закручиваясь в слабые, быстро гаснущие дымные вихри. Со стороны могло показаться, что это обретают зримую форму звуки из-под ладоней, чуть слышные, тягуче-тоскливые, или человек выдыхает из себя гарь и пепел – следы пожара, что едва не спалил дотла его сердце.

– Да кто же ты, в самом деле, если готова обещать такое? – бесцветным, будто тоже истлевшим в пепел голосом проговорил Всадник, отняв, наконец, от лица руки.

– Какая разница? – дёрнула плечом провожатая, успевшая сменить свой военный костюм на простое свободное одеяние – что-то вроде античной туники, единственное яркое, оттенка снега в пасмурный день, пятно в окружающем блёклом мареве. – Главное – всё, что я обещаю, я способна исполнить.

Она присела на камень – прах мигом, будто дунул кто-то, развеялся с его поверхности, уступив импровизированный трон своей госпоже. Из-под туники показались два змеиных хвоста и легли вокруг обутых в сандалии ног.

Всадник оторвал мрачный взгляд от гипнотического скольжения гибких чешуйчатых тел, чтобы увидеть лицо – невозмутимое и бледное в тусклом холодном свечении лениво клубившейся, переваривавшей останки уничтоженного мира, туманной массы.

– И что я буду должен тебе взамен?

– О-о! Вижу, ты подозреваешь, что я потребую твою душу?! – и женщина вдруг заливисто расхохоталась, причём хвосты пошли волнами, вскинулись и завились кольцами. – Только… если… таковым будет твоё желание! – проговорила она сквозь смех. – На самом же деле… – двухвостая повелительница тумана наконец успокоилась, и хвосты её снова послушно улеглись возле ног. – На самом деле я не требую ничего.

– Такого не может быть, – не поверил Всадник. – У тебя наверняка есть какой-то интерес, иначе…

– «Иначе… Иначе…» – передразнила двухвостая, копируя тон и выражение лица Всадника. – Требований нет. Есть условие, без соблюдения которого ничего из того, что я тебе предложила, не выйдет.

Всадник ждал, буравя двухвостую взглядом. Та помолчала немного и снова рассмеялась:

– Ты невероятно терпелив! Просто удивительно!

По-змеиному изящно она обозначила аплодисменты, затем прищурила глаз, будто вдруг разглядела в человеке перед собой что-то, не замеченное ею раньше. Кивнула своим мыслям и улыбнулась хитро.

– Значит, ты человек духа? Твой дух крепок и способен подавить желания тела во имя достижения цели… Высшей цели… В тебе живёт идеалист! – вскинула она бровь. – Что ж, в таком случае, я готова предложить…

– Не довольно ли игр? – отрезал Всадник.

Он отвернулся от двухвостой и, подозвав коня, одним движением вскочил в седло.

Туман дрогнул и осел. Всадник, как был – верхом на коне, очутился в комнате… или, скорее, в небольшом кубической формы зале, интерьер которого, строгий и без излишеств, выглядел значительно скромнее зала с фонтаном-цветком, являясь, пожалуй, даже полной противоположностью «восточного парадиза», – однако даже по первому впечатлению вряд ли бы обошёлся в настолько же более скромную сумму, будь эти два помещения сопоставимых размеров. Всадник бегло, с недоверием осмотрелся: подчёркнуто прямые линии мраморных карнизов и полуколонн и идеально с ними гармонирующие, такие же ровные (не иначе – специально тщательно выверенные), вертикальные складки портьер; высокие, от пола до потолка, окна, прикрытые портьерами так, что от каждого осталась лишь узкая щель, отчего комната со всем её содержимым представлялась нарезанной ломтями целым рядом пронзающих полумрак лучей – со всей бескомпромиссностью лучистой энергии широкие призрачные лезвия рассекали и мозаичный пол с изображением какого-то герба или эмблемы, и нарочито простых силуэтов мебель из явно недешёвой, однако, породы древесины… Сам же Всадник оказался в ограниченном стенами теней сияющем коридоре: прямо перед ним находилась такая же высокая, как здешние окна, двустворчатая дверь, сквозь которую, окрашенный скупой палитрой наборных витражей, бил в лицо яркий свет.

– Ну же! Открой! – подсказала из-за спины двухвостая.

Всадник сжал зубы, помедлил, и, решившись, тронул пятками коня…

***

Широкий, выдающийся вперёд балкон как будто специально был спроектирован для размещения на нём конных всадников и мог вместить сразу нескольких. Толпа на круглой площади внизу взревела, едва человек на коне показался в дверях. Не ожидавший такого бурного приветствия, Всадник, однако, почему-то совсем не удивился, – должно быть, начал привыкать к чудесам двухвостой.

Тем временем конь степенно прошествовал до массивных мраморных перил, ограничивающих балконное пространство, и остановился. Толпа пала на колени.

– Чего они хотят? – спросил Всадник, не поворачивая головы (он был абсолютно уверен, что его провожатая тут же, рядом, на расстоянии вытянутой руки: о, нет, она не оставит его без присмотра!).

– Они молятся, – услышал он голос двухвостой. – Славят Истинного, пришедшего спасти их.

Всадник поднял руку, прикрывая глаза от яркого солнца… и разноголосица стихла. Молившиеся замерли не дыша, словно одним нечаянным жестом, одним взглядом его были обращены в статуи. Целая площадь живых статуй… Все эти люди – старики и дети, женщины