Что касается обещанного референдума, то его результат к тому времени был предрешен. Он, как и ожидалось, стал полной победой: более 7 миллионов голосов за принца-президента и менее 600 000 против. Франция формально оставалась республикой, но с каждым днем Луи-Наполеон позволял себе все больше имперского. В первый день нового 1852 г. он переехал из Елисейского дворца в Тюильри; инициалы R. F. (Republique Française) на государственной ложе в Оперном театре заменили на L. N. (Луи Наполеон); на новых монетах появился его профиль, а зоркие глаза некоторых граждан заметили, что официальные флагштоки опять получили завершение в форме имперского орла. 7 ноября Сенат (теперь он полностью состоял из сторонников принца-президента) принял резолюцию, в которой Луи Наполеона назначили императором с передачей титула его наследникам. Только один сенатор проголосовал против: старый наставник его брата Никола Вьейяр, который написал новому императору покаянное письмо, объясняя, что совесть не позволила ему поступить иначе. Ответ Луи Наполеона был типичным: он пригласил Вьейяра на обед.

21 ноября новый референдум одобрил резолюцию Сената – 7,8 миллиона голосов против 253 000, и десять дней спустя президент Законодательной ассамблеи Адольф Бийо возглавил процессию из двух сотен карет в Сен-Клу, где их ждали Луи Наполеон и Жером. «Сир, – торжественно объявил Бийо, – вся Франция передает себя в ваши руки». Луи-Наполеон ответил с такой же торжественностью, закончив речь словами: «Помогите мне, месье, создать прочное государство, в основе которого будет религия, неподкупность, справедливость и уважение к страдающим классам». (Les classes souffrantes – чисто наполеоновская нотка.) Затем 2 декабря 1852 г. (опять та же годовщина) он подписал декрет, провозглашающий империю и нарекающий его «Наполеоном III, императором французов Божьей милостью и волей народа».

Это было замечательное достижение, к тому же всего в сорок четыре года. Теперь ему принадлежала империя – и он планировал ею насладиться.

Теперь следовало жениться: требовалось любой ценой обеспечить будущее наполеоновской линии. (Император уже назначил своим наследником Жерома, но тот был на двадцать лет старше его самого, а сын Жерома принц Луи Наполеон – по прозвищу «Плон-Плон» – являлся довольно курьезной фигурой, который не стал бы императором и за тысячу лет.) Гарриет Говард, любовница Луи Наполеона (Лиззи, как все ее называли), не рассматривалась как кандидатура. Она была куртизанкой, а куртизанки не вполне соответствуют положению императрицы. Но не стоило думать о великих королевских или императорских семьях Европы (Габсбургах, Гогенцоллернах или Романовых) и даже о сравнительно скромной Ганноверской династии: британцы поведут себя так же, как остальные и в любом случае не поддержат католика. Для всех них Наполеон III (как теперь следовало его называть) был всего лишь самоуверенным авантюристом, даже хуже своего дяди. Ему, конечно, придется поставить себе цель попроще.

В конце концов выбор пал на поразительно красивую испанскую девушку. Это была Мария Евгения Игнасия де Палафокс и Киркпатрик, урожденная 15-я маркиза Ардалесская и 16-я графиня Теба, дочь графа де Монтихо. Может, не верхушка общества, но, безусловно, привилегированное сословие и в любом случае лучшее, на что он мог рассчитывать. К тому же он с первого взгляда страстно влюбился в прекрасную испанку. Ближайшее окружение Луи Наполеона было шокировано. «Мы не для того создавали империю, чтобы император женился на цветочнице», – сказал его близкий товарищ герцог де Персиньи, который дошел даже до того, чтобы распространять против нее оскорбительные памфлеты. И Персиньи был не одинок. «Поражает, в каком тоне мужчины и женщины говорят о будущей императрице, – писал британский посол лорд Коули в свое Министерство иностранных дел. – Мне повторяли вещи… которые невозможно доверить бумаге». Однако Наполеон III остался непоколебим и женился на Эжени, как ее стали называть, 29 января 1853 г. в соборе Парижской Богоматери. Что же касается Лиззи, то ей даровали титул графини де Борегар, пожаловали прекрасный замок и назначили более чем щедрую пенсию. На самом деле ее последнее прощай императору оказалось не последним: не прошло и месяца, как она вернулась в его постель. Но не надолго. Императрица вскоре узнала об этом и поставила мужу освященный веками ультиматум: он должен выбрать одну из двух, у него не получится иметь обеих. Так наступил конец. Лиззи возвратилась в Лондон, а потом, после неудачного замужества, заперлась в своем замке и вела столь уединенную жизнь, что ее прозвали «затворницей из Борегара». Она умерла от рака в 1864 г. в возрасте 42 лет.

Эжени победила, но отдавала себе отчет, какой долгий и, по всей видимости, мучительный подъем ей предстоит преодолеть. Она вовсе не была авантюристкой и интриганкой, как нравилось думать парижанам, но она росла, хорошо зная, что такое жизненные трудности. Ее жизнь началась в самых необычных обстоятельствах: она родилась 5 мая 1826 г. в шатре, где ее семья нашла приют после того, как страшное землетрясение разрушило их родной город Гранаду. Отец Евгении много лет находился под домашним арестом и умер, когда девочке было тринадцать лет. Ее крайне амбициозная мать провезла их с сестрой по всем лучшим водным курортам Европы в поисках подходящих супругов, но тщетно. К тому моменту, когда на нее упал взор императора, ей уже исполнилось двадцать шесть, то есть она была гораздо старше обычного возраста вступления в брак. После свадьбы с Наполеоном III ей предстояло быть императрицей шестьдесят семь лет.

Неудивительно, что Эжени несколько поощряла ухаживания императора, однако с самого начала она твердо указала, что до женитьбы ни о какой близости не может идти и речи. И после свадьбы ее было немного: она оказалась самой холодной из всех ледяных рыб, не делая секрета из того факта, что весь процесс для нее dégoûtant – омерзителен. Однако в марте 1856 г. Эжени подарила мужу сына. Больше детей не было – как, вероятно, и попыток их зачать.

К счастью, у Наполеона имелись и другие интересы. Он считал, что следует что-то сделать со столицей государства, значительная часть которой оставалась такой, как ее описал Бальзак[180], – кривые узкие улицы и переулки, убогие и перенаселенные доходные дома, ужасающе грязные и кишащие паразитами. Летом 1853 г. император вызвал префекта департамента Сена Жоржа Османа и приказал ему отстроить новый Париж, достойный новой империи. Он знал, чего хочет: ряды длинных, широких бульваров, которые позволят каретам быстро переезжать из одного quartier (квартала) в другой и создадут городу достойное лицо, которого он заслуживает. Это также должно было значительно облегчить быстрое введение войск в случае непредвиденного мятежа (что в Париже всегда возможно). Но такие соображения имели второстепенное значение, главной целью императора оставалось создать город, которым каждый парижанин (на самом деле каждый француз) сможет гордиться.