Что касается уроженца Дьеппа Жана Фурнье, наверное, он поступил бы разумнее, если бы вместо стремления изучать экзотические языки стал бы читать по-французски и ознакомился с единственным путеводителем по России, доступным в книжных лавках той эпохи. Маржерет в своем труде высказался весьма недвусмысленно:

[…] ибо Россия – не свободная страна, куда можно отправиться обучаться языку и разузнать о том-то и о том-то, а затем уехать; так как сверх того, что она недоступна, как мы уже упомянули, все вещи там столь секретны, что весьма трудно узнать правду о том, чего не видел собственными глазами[466].

Вот еще одна весьма откровенная цитата из того же произведения:

Все выезды из страны закрыты так плотно, что покинуть ее без дозволения императора невозможно; до сих пор не бывало, чтобы они выпускали кого-нибудь из тех, кто носит оружие, я же был первым. Даже если ведется война против поляков, ни одного поляка они на нее не пошлют, хотя их и немало, но отправляют их на границы Татарии, и так же они поступают с другими имеющимися среди них нациями, из опасения, что указанные инородцы сбегут или перейдут на сторону врага, ибо это самая мнительная и недоверчивая нация на свете[467].

О вопросах церемониала можно немало узнать из приема, оказанного в Кремле маркизу де Бетюну в 1680 году. Маркиз де Бетюн был французским послом в Польше и совершил дипломатическую поездку в Россию. Вот как он описал ее Людовику XIV[468]:

Сир,

26 февраля я получил приказ Вашего Величества написать доклад о церемониях, состоявшихся в Москве во время моего пребывания там; и я выполняю его.

Хотя, согласно обычаю, посол, явившись на границы Московии, должен оставаться там, пока воевода не получит письмо, подтверждающее, что царь позволяет ему вступить в его владения, еще до моего прибытия было приказано, что как только посол прибудет, его надо сразу же проводить напрямик в Москву. Достигнув границ, я уведомил ближайшего пристава (так называют здесь тех, кого в Норвегии зовут сисельман), что желаю ехать в Москву, и сообщил, сколько повозок мне понадобится. Он сразу же сообщил об этом смоленскому воеводе, и на следующий день он прислал ко мне содника[469] (капитана, который будет меня сопровождать в роли пристава и добудет для меня все необходимые повозки). Но этого капитана сменил другой, и этот последний вместе с тремя стрельцами (гвардейцами) сопровождал меня вплоть до въезда в Москву. Там меня встретил другой пристав, которого послал мне навстречу царь, чтобы ввести меня в город и обо всем позаботиться. Мой въезд происходил следующим образом:

Когда я прибыл в Артемоновку, примерно в двух немецких милях от Москвы, мой пристав сказал мне, что я должен дождаться, чтобы все было готово для моего въезда в город и размещения: это продлилось шесть полных дней. Вечером 6-го мне сообщили, что для моего приема все готово. Я отправился и встретил своего пристава примерно в трех верстах от царской резиденции, и я приказал моему кучеру остановиться, когда я сделаю ему знак; когда же он увидит, что пристав, находящийся в царских санях, остановился, чтобы он двинулся тогда, когда двинутся царские сани.

Мы остановились примерно в пятнадцати шагах друг от друга и, после спора, двинулись одновременно, пока царские сани не оказались на расстоянии восьми шагов от моей коляски. Тогда пристав попросил, чтобы я встал первым, и после некоторого спора мы встали одновременно и одновременно спустились на землю, он из саней, я из коляски, и пошли пешком, оба по мере наших сил следя за одним и тем же. На полпути пристав попросил, чтобы я снял шляпу, но я ему ответил, чтобы он мне зачитал приказ царя, из которого мы оба узнаем, когда нужно снять наши шляпы и выразить уважение, которое мы обязаны проявить по отношению к великому государю. Тогда он зачитал мне приказ царя, и вначале мы оба одновременно сняли наши шляпы. В приказе царя было приветствие и сообщение, что он был послан в качестве пристава, чтобы сопровождать меня. Все это сообщил мне царский толмач. Я ответил другим приветствием, пристав подал мне руку и повел меня в царские сани, где, уже не споря со мной, сел слева от меня. Перед нами скакали несколько царских всадников, а слева от каждого из наших людей, которым выделили лошадей из царской конюшни, было по московитскому дворянину. Но мой переводчик и царский толмач сидели в наших санях перед нами. Так мы ехали до нового посольского дома, где меня разместили так хорошо, как это только возможно в Москве. Мне выдали съестные припасы, в которых я нуждался; но пока я не купил все, что мне было необходимо, хотя я требовал за это некоторой компенсации, я не получил от них ничего, кроме добрых слов и того, о чем я еще скажу, когда буду рассказывать о своем отъезде.

С самого моего приезда и до аудиенции, согласно московитскому обычаю, никому не было позволено навещать меня, кроме тех, кого посылал царь; но как только прошла аудиенция, все получили это позволение.

Меня вызвали на аудиенцию через три дня после моего прибытия, и я сидел в царских санях с левой стороны, а переводчики шли пешком перед санями. Мой секретарь скакал на коне впереди саней, подняв вверх руку с письмом Вашего Величества. Он держал Ваше письмо так, что не касался его своими пальцами; камчатное полотно, в которое письмо было завернуто, находилось между письмом и его пальцами и спускалось на кисть его руки. Письмо было повернуто таким образом, что печать Вашего Величества находилась спереди, а адрес – сзади. Московиты не особо спорили с этим. Они лишь сказали, что секретарь плохо везет письмо и спереди должен находиться титул царя. Но я ответил, что пока письмо находится в наших руках или в руках моих людей, мы его будем везти только так, а когда оно будет передано им, я не смогу им помешать повернуть его так, чтобы впереди оказался титул их царя, если они того пожелают; ведь каждый обязан в первую очередь почтить своего господина. На это мне не ответили.

Другие мои слуги скакали впереди моего секретаря, а впереди них попарно ехали дворяне царя. На площади у царского дворца находились вооруженные стрельцы. Меня привели к лестнице, в нескольких шагах от которой я спустился на землю и я снял свою шпагу, как и все мои люди[470], и я пошел туда, где находился царь, вместе со всеми своими людьми, кроме лакеев. Когда я был наверху лестницы и вступал в залу аудиенции, у первой двери после лестницы меня встретили двое специально назначенных людей, которые поклонились мне и сразу отвернулись и шли впереди меня вплоть до палаты, в которой находился царь: все это было расположено примерно так, как нарисовано ниже[471]; но мой пристав продолжал идти слева от меня, держа меня под руку, и привел меня к месту, отмеченному буквой L, где находилась дверь в помещение К, где выстроилось каре из многочисленных царских придворных и офицеров, и вплоть до точки, отмеченной F.