Летом и зимой еще было ничего, а весной иосенью Люба начинала выделывать чудные вещи. Могла убежать на несколько дней издому и таскаться по подвалам и чердакам. При этом у нее резко обостряласьсексуальная активность, и, когда загулы заканчивались, приходилось вестидевушку на аборт. После операции у Любки начиналась фаза раскаяния, она рыдаладень-деньской, а потом пыталась покончить с собой. Пила таблетки, вскрывалавены, лезла в петлю… Жизнь Воротниковых превратилась в перманентный кошмар.В семье, кроме Любы, подрастало еще двое детей, и жизни не стало никому.Брат с сестрой в четыре глаза стерегли сумасшедшую, стараясь не оставлять ееодну. Из аптечки убрали все лекарства, кроме нескольких таблеток аспирина,чашки у них в доме подавали пластмассовые, а отец перешел на электробритву. Нов один далеко не прекрасный день, когда Любаша попыталась повеситься в ваннойна банном полотенце, терпение родственников лопнуло, и они поместили старшуюдочь в психиатрическую клинику. Как Люба ухитрилась удрать из поднадзорнойпалаты, не понимал никто. Поднялся шум. Сначала родители отреагировали наисчезновение Любы более или менее спокойно. Думали, она, как всегда, таскаетсяс бомжами, но через две недели забеспокоились. Вот Воротников и пришел к Лене,он знал, что сосед работает в милиции.

Дубовский в момент раскрутил дело. Этооказалось проще, чем отнять у младенца погремушку. Бездомные, ошивавшиеся наКиевском вокзале, припомнили красивую рослую девушку и сообщили, что она ушла сприятной молодой женщиной к стоянке такси. Был найдет и таксист, доставившийпарочку в гостиницу «Морская». Узнав о пожаре, Леня присвистнул, ноВоротниковым ничего говорить не стал.

Сейчас, лучезарно улыбаясь, он пояснил мне:

– Любку все равно было не вернуть. Да и,честно говоря, всем от ее кончины только лучше стало. Родители вздохнулисвободно, да и сама она отмучилась. Пожалел я Зинаиду, не стал ничегопредпринимать, а отцу с матерью сообщил, что Любка села на вокзале с компаниейбичей в товарняк и отбыла в неизвестном направлении. Через пару лет ееофициально признали умершей. Вот с тех далеких времен мы и дружим с Зинкой.

Я подавила смешок. Хороша дружба! Интересно,сколько денег отстегнула тебе бедная Иванова, чтобы заткнуть ему глотку?

– Зина абсолютно не способна наубийство, – спокойно пояснил Леня. – Не скрою, когда Жанка начала еешантажировать, Зюка в полной прострации прибежала ко мне с вопросом – чтоделать?

Леня, недолго думая, предложил:

– Есть парочка надежных парней.

– Ни в коем случае, – испугаласьЗюка.

– Ты не так поняла, – пояснилДубовский, – никто не собирается убивать Малышеву. Ну, поговорят сдевчонкой в уголке, объяснят ошибки!

– Нет, нет, нет, – махала рукамиЗюка, – черт с ней, буду хвалить жуткие картины, в конце концов, мне всеравно, она ведь только славы хочет, медных труб, ну и пусть получит. Пойми, яне смогу жить, если узнаю, что из-за меня покалечили человека.

Леня пожал плечами:

– Была бы честь предложена.

Зинка принялась регулярно петь осаннуМалышевой, а Леня, чтобы помочь подруге, даже выставил отвратительные пейзажи усебя в галерее. Очевидно, и у подлецов случаются альтруистские порывы.

– Уж поверь мне, – втолковывалДубовский, – Зюка тут ни при чем.

– Тогда кто, может, ты? – в упорспросила я.

Леня радостно заржал:

– Пупсик мой, птичка шизокрылая, ну зачембы мне, человеку с деньгами и положением, травить Жанку?

– Малышева вела дневник, где былизаписаны чужие тайны, вдруг там и про тебя что нашлось?

Дубовский заулыбался еще шире:

– Кисонька, да я весь на виду, честныйадминистратор. Спроси у любого художника, взял ли хоть копейку себе в карман.Бутылки коньяка, естественно, не в счет, их все несут, вон, полный шкаф стоит…

– Это сейчас ты «рафинированныйинтеллигент», – не утерпела я, – только в бытность сотрудникомлегавки не слишком-то соблюдал закон!

– Ну, милая, – спокойно увещевалменя Леня, – пойми, я же был профессионалом на том поле. Ну прикинь наминуту, что я и впрямь решил бы избавиться от Малышевой, неужели стал быдействовать таким топорным способом? Травить девчонку, как таракана, да еще всвоем присутствии, да еще ядом, который моментально вычисляется даже безлаборатории. Достаточно понюхать лицо – и все понятно! Нет, дорогуша, я жевсе-таки не клинический идиот!

– Ну а как бы ты действовал, интереснознать?

Леня с жалостью глянул на меня:

– Деточка, в нашем мире существуютпотрясающие профессионалы. Никто даже ничего и не заподозрит! Ну, схватиласьглупая женщина мокрыми руками за фен или мыла окна, дурочка, босиком, да малоли несчастных случаев приключается… А в Жанниной смерти виноват дилетант,тут действовал любитель, начитавшийся детективов, уж поверь моему опыту!

Я молчала, переваривая информацию.

– И потом, крошка, сдается мне, чтонесчастного Гребнева отправил в мир иной тот же человек, только я никак непойму за что, связи между двумя убийствами не вижу.

– Связь не видишь, а думаешь, чтопреступник один и тот же, – фыркнула я.

– Нюх у меня, Лампа, на такиевещи, – задумчиво сказал Леня, – знаешь, иногда все улики против, асердце подсказывает – виноват! Начнешь мотать – и точно! Ну, чутье уменя на преступника, как у спаниеля на утку, хотя ты в это, конечно, неповеришь!

Я молча разглядывала всевозможные штучки,украшавшие стол Дубовского: пара фигурок из нефрита, цепочка из блестящегометалла, несколько игральных костей и причудливой формы пузырек, похожий наусеченную пирамиду. Отчего же, я поверю в интуицию бывшего милиционера. ВолодяКостин частенько рассказывал, что и с ним это бывает.

– Знаешь, Лампуша, – откровенничалмайор, – сам не пойму, откуда что берется. Ну иногда входит человек вкабинет. Вызвали его как свидетеля, чист, словно слеза младенца, следствиюпомогает, искренний такой, надо бы от души поблагодарить, гражданин времени непожалел, пришел, а у меня в мозгах словно свет зажигается: стоп, вот он,голубчик! Ну почему такое происходит, может, я экстрасенс?

И вот теперь те же слова произносит Дубовский…

– Ну и что подсказывает тебечутье? – поинтересовалась я.

– Знаешь, – протянул Леня, –честно говоря, мне кажется – ее вообще не должны были убить, ну никому онане мешала…