– Ну что вы! Тут нет никакой нескромности… вовсе никакой. Право, вы шутите. Я ведь вам уже объяснял, что Максим д’Ольнэ, хоть и не подал виду, все-таки был глубоко обеспокоен угрозами этого Элифаса, который к тому же сразу исчез, едва они прозвучали. Так вот, в тот раз мы поздравляли Мортимара с избранием, которое свершилось за два дня перед тем. Максим д’Ольнэ в шутку, разумеется, посоветовал Мортимару остерегаться мести, которая ему якобы грозит. Ведь этот Сар во всеуслышание объявил, что кресло принесет горе тому, кто в него сядет, не так ли? Ну а я, в тон ему, ничего лучше не придумал… Аккуратнее, господин непременный секретарь! Я ничего лучше не придумал, чтобы перещеголять его в остроумии… Осторожнее, тут потолок низкий! Да, так я тогда вскричал довольно напыщенно: «Нет! Нет! Возможно ли такое? Это же было бы величайшим преступлением на свете!» Ну вот, мы и пришли.

Действительно, оба ученых мужа стояли у выхода на улицу. Мартен Латуш с лязгом отодвинул тяжелый железный засов, повернул в скважине огромный ключ и, потянув на себя дверь, выглянул наружу.

– Все тихо, – сообщил он, – все уже спят… Может, мне все-таки проводить вас?

– Нет! Нет! О, я глупец! Жалкий глупец! Ах, дорогой коллега, позвольте в последний раз пожать вашу руку!

– Как? В последний? Неужели вы считаете, что я умру, как и остальные? Но я вовсе не собираюсь! К тому же у меня совершенно здоровое сердце!

– Нет! Нет! Я ничего подобного не имел в виду. Будем надеяться, что настанут не такие грустные времена, и мы сможем когда-нибудь посмеяться над всей этой историей. Пора! Прощайте, мой любезный новообретенный коллега! Прощайте! И еще раз примите мои самые искренние поздравления!

С легким сердцем, совершенно успокоившись и бодро постукивая зонтиком о мостовую, г-н Ипполит Патар уже ступил на Новый мост, когда Мартен Латуш вдруг окликнул его:

– Ах, да! Только одно слово! Не забудьте, что все это – мои маленькие тайны!

– О, вы меня плохо знаете! Само собой, я не видел вас сегодня вечером. Спокойной ночи, мой друг!

Великий день настал. Он был назначен Академией через две недели после торжественных похорон Максима д’Ольнэ. Достопочтенное Братство не желало еще более усугублять и без того неловкое положение, в котором оно очутилось после неожиданной кончины двух соискателей. Приближалась развязка, призванная положить конец всем тем нелепым слухам, которые распускали ученики и последователи Элифаса де ла Нокса, а также друзья прекрасной г-жи де Битини и «Клуб пневматистов» в полном составе. Что до самого Сара, то он, казалось, стерся с поверхности земли. Во всяком случае, все усилия, направленные на его розыски, ни к чему не привели. Свора репортеров, пущенная по его следу, вернулась совершенно обескураженная. В итоге это навязчивое отсутствие стало главным поводом для беспокойства, ибо из него со всей очевидностью следовало, что Сар скрывается. Но вот почему он прячется?

Было бы несправедливым утаить, что здравые головы, оправившись от первого, или, точнее, от второго потрясения, заставившего их слегка закружиться (впрочем, где вы найдете такие головы, которые, даже находясь в отменном здравии, не кружатся порой?), едва кризис миновал, вновь обрели идеальное равновесие.

Самым уравновешенным из людей выглядел г-н Ипполит Патар – к нему даже возвратился румянец.

Но когда великий день наконец-то настал, любопытство и тех и других – и умных и глупых – будто сорвалось с цепи.

Толпа, устремившаяся на штурм Академии, сначала заполнила ее до самого купола, после чего продолжала вести бои на подступах, выплескиваясь на набережные и прилегающие улицы, воспрепятствовав всякому движению по ним.

Внутри, в зале публичных заседаний, давка творилась невероятная; все стояли, тесно прижавшись друг к другу, – как мужчины, так и женщины. По мере того как истекали минуты, предшествующие открытию торжественного заседания, тишина, повисшая над несметной толпой, становилась все более гнетущей, все более зловещей.

В публике заметили, что прекрасная г-жа де Битини на этот раз воздержалась от присутствия на церемонии. Многие видели в этом самые жуткие предзнаменования. Конечно, если суждено было чему-то случиться, то она очень хорошо сделала, что не пришла, иначе толпа, которую уже овевал ветерок безумия, разорвала бы ее в клочки.

На том самом месте, которое эта дама занимала на прошлом заседании, находился теперь некий опрятный господин с обывательским брюшком, чью приятную округлость обрамляла красивая толстенькая цепочка массивного золота. Он стоял, засунув кончики пальцев обеих рук в жилетные карманы. Лицо его, пожалуй, трудно было назвать лицом гения, но и глупым оно тоже не выглядело, отнюдь нет. Поскольку господин не прибегал ни к каким парикмахерским уловкам, его лысоватый лоб производил даже впечатление довольно высокого, хотя и не являлся таковым от природы. На его простецком носу красовались очки в золотой оправе. Хотя г-н Гаспар Лалуэт (а это был именно он) вовсе не страдал близорукостью, ему нравилось внушать окружающим мысль, что зрение его ослабело от непомерных литературных трудов, как это частенько случается с великими писателями.

Он волновался ничуть не меньше всех этих людей, набившихся в зал, и проявлялось это в небольшом нервном тике, который самым забавным образом заставлял дергаться его бровь. Он неотрывно смотрел на возвышение, с которого Мартену Латушу предстояло произносить свою речь.

Минута! Еще одна минута! И тогда председатель откроет заседание. Если только… если только Мартен Латуш придет на него, поскольку его до сих пор нет. И напрасно пока ожидают его восприемники, стоя у дверей, обеспокоенные, огорченные, крутя головами по сторонам.

Неужели в последний миг он отступит?

Вот о чем думал г-н Ипполит Патар, который при одной этой мысли вновь наливался всей своей лимонной желтизной.

О Боже, что за жизнь! Что за мука для непременного секретаря!

Ведь вот, полюбуйтесь, нашелся же один такой непременный секретарь, который хотел бы видеть эту церемонию уже завершенной… счастливо завершенной!

Внезапно г-н непременный секретарь вскакивает со своего места, вытягивает ухо по направлению к дверям, прислушивается к смутному пока еще гулу, который доносится снаружи… Вот он приближается… приближается… О, наверняка это гул воодушевления, встречающий прибытие Мартена Латуша!

– Это он! – говорит вслух г-н Патар.

Вот в гуле уже стало возможным различить выкрики, ропот, смятение бушующей толпы, нарастающие в угрожающей пропорции. И это отнюдь не успокаивало публику в зале.

Но никто так и не мог понять, что происходит снаружи!

Весь зал, который до этого мгновения судорожно дышал сотнями и сотнями грудей, охваченный единым порывом, вдруг затаил дыхание.

Казалось, гроза сгустилась под куполом… Внезапно человеческий поток ударил снаружи о стены, с грохотом распахнул двери, хлынул в зал, сметая на своем пути гвардейцев караула. И обособилось в этом реве, в этом гвалте нечто вроде отдельного человеческого голоса. Голос издавал нескончаемый, низкий и страшный вой.