Питт улыбнулся.

– А я и не ожидал, что вы сознаетесь, мистер Прайс, как не ожидал этого и от миссис Стаффорд.

Лицо Прайса снова напряглось.

– Вы сказали то же самое миссис Стаффорд? Это… – Он осекся, словно на ум ему пришла некая новая мысль.

– Естественно, – спокойно ответил Питт. – И пришел к убеждению, что ее чувства к вам очень глубоки и она нередко должна была хотеть освободиться.

– Желание еще не… – Прайс сжал кулаки и опять глубоко вздохнул. – Да, конечно, с моей стороны было бы нечестно утверждать, будто я не надеялся на это, – это было бы неправдой. Мы оба хотели, чтобы она была свободна, но от подобного желания до совершения убийства – огромная дистанция. И Джунипер, конечно, сказала вам то же самое. – Он замолчал, ожидая, что ответит Питт.

– Да, она тоже это отрицала, а также и то, что вы могли участвовать в убийстве.

Прайс отвернулся, едва слышно рассмеявшись, но то был хриплый, нервный смех.

– Это просто смешно, инспектор. Допустим, у нас с миссис Стаффорд определенные отношения… хм… недостойные, – сейчас он не смотрел на Питта, – но они не были пустым времяпрепровождением. – Он осекся, но затем продолжил: – Это очень глубокое чувство. Настоящая трагедия, когда проникаешься к кому-то истинной любовью, не имея возможности пожениться. Так случилось и с нами. – Слова его были несколько витиеваты, и Питт не знал, то ли он сам безоговорочно в это верит, то ли надеется, что говорит правду.

– Я в этом нисколько не сомневаюсь, – ответил Питт и провернул нож в ране: – Вы вряд ли рисковали бы добрым именем и честью ради легкой любовной связи.

Прайс пронзительно взглянул на него и вспыхнул.

– В обществе существуют круги, – безжалостно продолжал Томас, – в которых подобные вещи игнорируются, если все держится в тайне. Но сомневаюсь, что такое возможно в кругу судейских чиновников. Ведь жена судьи, как жена Цезаря, должна быть выше всяких подозрений.

Прайс встал и снова подошел к окну, поворотясь спиной к Питту. Он молчал несколько секунд, затем заговорил низким от душивших его чувств голосом:

– Жены судей тоже люди, инспектор. Если бы ваше знакомство с высшими слоями общества было глубже, чем просто способность привести одну-две цитаты из Шекспира, мне не надо было бы вам об этом говорить. У нас могут быть немного разные кодексы поведения, в зависимости от разности классов, но чувства наши одинаковы.

– Что вы пытаетесь мне внушить, мистер Прайс? Что ваша страсть к миссис Стаффорд заставила вас подлить опиум во фляжку Сэмюэла Стаффорда?

Прайс круто обернулся.

– Нет! Нет, я его не убивал! Я не причинил ему никакого физического ущерба и не способствовал его причинению. И я ничего не знал об этом – ни прежде, ни потом.

Питт напустил на себя вид глубочайшего недоверия. Прайс с трудом сглотнул комок в горле.

– Я повинен в прелюбодеянии, но не в убийстве.

– Мне трудно поверить в то, что вы якобы не знаете, кто убил, – заметил Питт, отчаянно блефуя.

– Я… я… чего вы ждете от меня? – Прайс задохнулся и некоторое время не мог продолжать, но потом выдавил из себя: – Что это Джунипер? Что миссис Стаффорд его убила? Никогда не дождетесь, я этого не скажу.

Но он это сказал. Он думал об этом – и крамольная мысль невольно сорвалась с его языка, обратившись в слова.

Питт встал.

– Благодарю вас, мистер Прайс. Вы были очень искренни. Я это ценю.

По лицу адвоката было видно, что он чувствует глубокое отвращение к себе.

– Вы хотите сказать, что я неубедительно защищал миссис Стаффорд и что теперь опасаюсь за нее? Я по-прежнему не верю, что она причастна к смерти своего мужа, и буду защищать ее до последней капли своих сил.

– Если бы она это совершила, мистер Прайс, вы достигли бы этого предела очень быстро, – ответил Томас, направляясь к двери. – Благодарю, что уделили мне время.

– Питт!

Инспектор обернулся. Прайс облизнул губы.

– Она очень эмоциональная женщина, но я не… я действительно не… – Он замолчал, поняв, что было бы нечестно просить о пощаде для нее, после того как он, в сущности, признал ее вину.

– Всего хорошего, – тихо произнес Питт и вышел в холодный коридор.

– Нет, сэр, я в этом сомневаюсь, – позже, в тот же день, сказал он Мике Драммонду.

Шеф стоял перед камином в своем рабочем кабинете, расставив ноги и заложив руки за спину, и хмуро смотрел на Питта.

– Но почему же вы сомневаетесь и сейчас, и даже больше, чем раньше?

Томас сидел в отдалении от него, в самом удобном кресле, вольготно вытянув ноги.

– Потому что, когда я увиделся с ней, миссис Стаффорд начала с того, что стала защищать Прайса. Она была уверена, что он не мог этого сделать. Не думаю, что она даже подумывала об этой возможности – ее чувства не позволили бы ей. А когда я сказал, что вряд ли Аарон Годмен был невиновен и поэтому сомнительно, что те, кто связан с убийством на Фэрриерс-лейн, могли хотеть смерти судьи, она уже не могла не думать, что вину возложат на нее или на Прайса, но прежде всего испугалась за него. Я сразу увидел по ее лицу, когда она вдруг подумала, что это он.

Драммонд задумчиво посмотрел на ковер.

– Но, может быть, она достаточно умна, чтобы заставить вас подумать именно так?

– Наверное, даже Тамар Маколи не могла бы достовернее передать это чувство, – честно ответил Питт. – Игра – это широкие жесты, движения рук и тела, интонации, междометия. Но даже самая блестящая актриса не может по своей воле смертельно побледнеть.

– Но тогда это, наверное, Прайс? – ответил Драммонд почти с надеждой. – Может, ему надоело ждать? Простой любовной интрижки для него оказалось недостаточно и он захотел жениться на ней? – Он пожал плечами. – Или стал нервничать из-за затянувшейся незаконной связи? Миссис Стаффорд могла нарушить тайну или потребовать, чтобы он уделял ей больше внимания?

– И поэтому он прибегнул к убийству? – с легким сарказмом спросил Питт. – Но Прайс не производит впечатления человека, склонного к истерическим поступкам, который теряет рассудок от страсти, ведет себя глупо и вообще не способен контролировать себя, позволяя страстному увлечению разрушить свою жизнь. Во всяком случае, не до такой степени, когда теряют все и не получают взамен ничего. Он достаточно хорошо знает закон, чтобы поверить, будто сумеет добиться своего.

– Почему бы и нет? – прервал его Драммонд. – Слишком ли большая дистанция от прелюбодеяния и предательства человека, который ему доверял, до того, чтобы убить его?

– Полагаю, что расстояние существенное, – возразил Питт, подавшись вперед. – Но даже если совершенно отвлечься от этого соображения… Прайс – юрист. Прелюбодеяние – грех, но не преступление. Общество может отвергнуть вас на время, если вы слишком откровенно выставляете свой грех напоказ. Но за убийство общество вешает. И Прайс слишком часто видел, как это случается, чтобы игнорировать сей факт.