– А это не могло быть случайное ограбление? – Шарлотта постаралась, чтобы ее вопрос прозвучал невинно, словно она не знала относительно убийства Кингсли больше, чем сама Кэтлин.

– Сомневаюсь. Слишком ужасно и бессмысленно для простого ограбления. И это был… это должен был быть кто-то из евреев; так, во всяком случае, казалось. Мне думается, именно поэтому бабушка так недолюбливает их. Кингсли был ей очень дорог.

– О господи, как же вы должны были страдать! – снова воскликнула Шарлотта. – Я не должна больше беспокоить вас сомнениями о… – и вовремя осеклась: она едва не упомянула имя того человека, которого повесили. – В конце концов, если убил не он, то кто же?

– Не знаю, – слегка пожала плечами Кэтлин. – Я сомневалась одно время, не другой ли актер был убийцей… а я говорила, что повешенный был актером? Нет, не сказала. Так он был им, и потом, у Кингсли была связь именно с актрисой. – При всей своей откровенности она избегала слова «любовь».

Шарлотта проглотила комок в горле.

– Другой актер?

– Да, Джошуа Филдинг. Он тоже еврей и был когда-то влюблен в ту же актрису, что и Кингсли.

– Вы думаете, он ревновал? – сдавленно спросила Шарлотта, болезненно ощущая, как в нескольких шагах от нее напряглась Кэролайн, сжимая руки в элегантных перчатках.

– Или же он знал, что Кингсли никогда на ней не женится, – ответила Кэтлин, – и ненавидел его за то, что тот причиняет ей боль, не имея желания жениться. У Кингсли произошла с ним ужасная ссора за два дня до того, как его убили.

– С Джошуа Филдингом? – перебила ее впервые за все время Кэролайн. Лицо у нее было белее мела, голос охрип.

Кэтлин повернулась к ней, словно только сейчас осознав ее присутствие.

– Да. Он пришел домой очень расстроенный, одежда его была в беспорядке и запачкана. Думаю, что схватка была очень жестокой.

– Он сам вам об этом рассказал?

– Да. Но вам надо было бы знать его, – объяснила Кэтлин, превратно истолковав волнение Кэролайн. – Он всегда избегал говорить правду, если это могло причинить боль, но никогда не лгал по собственной воле. Я поняла, что что-то не так, и, конечно, стала его расспрашивать. И он сказал, что серьезно поссорился с Джошуа Филдингом, но когда я спросила о причине, он ответил, что мне неприятно будет об этом узнать, и вышел переодеться перед сном. – Она покачала головой. – Конечно, когда на суде выяснилось все о его отношениях с… любовницей, тогда я поняла, из-за чего они подрались.

– Да, – быстро ответила Шарлотта, переживая за Кэролайн и ощущая ее боль, словно осязаемую вещь. Желудок у нее свело судорогой, ее слегка затошнило. – Да, я понимаю. – Она замолчала, теряясь в поисках слов.

Ей хотелось встать и увести Кэролайн прочь, но это было бы очень грубо и отрезало бы путь к возвращению. А им ведь необходимо вернуться в этот дом. Шарлотта была убеждена, что можно узнать гораздо больше о Кингсли Блейне и таким образом выяснить, кто его убил, даже если это будет страшнее всего на свете. Остановиться сейчас было бы гораздо хуже, чем вовсе не начинать.

– Но даже если так, – она старалась говорить громче, но горло у нее было все еще сдавлено, и получался какой-то писк. – Даже если так, я считаю, что вы не должны чувствовать никаких угрызений совести. Вы ни в чем не виноваты. Его осудили справедливо.

– Но я никому не рассказывала об этой драке, – ответила Кэтлин, переводя взгляд с Кэролайн на Шарлотту и обратно. Лицо у нее побледнело. – Меня об этом никто не спрашивал, а я сама не стала говорить. Как вы думаете, это могло повлиять на исход судебного процесса?

– Нет, – покривила душой Шарлотта. – Совсем никак. А теперь я действительно не хочу вас больше расстраивать. Мне бы не хотелось, чтобы вы вспоминали о моем визите с неприятным чувством из-за потревоженных старых ран.

Она лгала сейчас, но в другом. Ей действительно не хотелось делать Кэтлин больно, потому что она узнала ее лучше. Но отчужденное, тонкое лицо Джошуа Филдинга никак не исчезало у нее из мыслей, хотя она старалась представить это лицо искаженным ненавистью, такой сильной, что та позволила ему зарезать человека и затем распять его труп. Это никак ей не удавалось. Хотя ведь он был актер, хорошо владел своим ремеслом, умел передавать страсти других людей, которые сам не чувствовал, и скрывать собственные…

Однако гораздо сильнее ее сомнений и огорчений была жгучая боль за Кэролайн. Рана ее может быть очень глубокой, совсем не соразмерной краткому времени их знакомства. Однако чувства могут возникнуть и в очень короткий срок, а любовь – и вовсе с первого взгляда.

Кэтлин опять заговорила, но Шарлотта не слышала ни одного слова. Конец визита прошел в более легкой атмосфере за приятной беседой. Шарлотта силой заставила себя отвлечься от печальных мыслей и сосредоточиться на разговоре. Кэролайн была способна только молчать, глядя перед собой, время от времени вставляя замечание, когда условности делали это совершенно необходимым.

Когда они прощались, было много улыбок и благодарностей, после чего Шарлотта и Кэролайн вышли на улицу, продуваемую порывистым ветром, отчего юбки прилипали к щиколоткам. На душе у них было мрачно, будто солнце скрылось навсегда.

Питт опять вернулся мыслями к Джунипер Стаффорд. То, что он узнал о ней и ее отношениях с Адольфусом Прайсом, заставляло его задуматься о том, стоит ее подозревать или нет. Может быть, нежелание считать ее виновной проистекало из чисто эмоциональных причин. Томас присутствовал при том, как умирал ее муж. Тогда он не верил, что она может быть виновна в его смерти, жалел ее, не сомневаясь в искренности ее горя, и не расслышал в ее рассказе никакой фальшивой ноты.

Повинно ли самолюбие в том, что он не может изменить свое мнение о ней, или же это профессиональный инстинкт? Или какое-то наблюдение, засевшее в его подсознании, убеждает его в искренности ее горя? Очень неприятно думать, что она все-таки может быть виновна. Отвратительная мысль. Возможно, его теперешняя неуверенность объясняется желанием видеть Аарона Годмена невиновным? Это было бы трагедией для всех, за исключением Тамар Маколи. Трагедией реальной, ощутимой; трагедией бесчестья и посрамленной справедливости.

Сейчас Питт стоял у дома Стаффордов. Он поднял дверной молоток и неохотно ударил им в дверь. Занавеси на окнах были еще полуопущены в знак траура и подвязаны лентами черного крепа. Вид у дома был какой-то несчастный.

Дверь отворил лакей с черной повязкой на рукаве и вопросительно глянул на посетителя.

– Прошу извинить, что беспокою миссис Стаффорд, – ответил Питт более уверенным тоном, чем чувствовал себя, – но у меня появились дополнительные вопросы касательно смерти судьи, которые надо обсудить с ней, – и протянул свою карточку. – Вы не узнаете, миссис Стаффорд могла бы принять меня сейчас?

– Да, сэр, – ответил лакей с бесстрастной обязательностью.

Через пять минут Томас уже стоял в холодной утренней комнате, когда туда вошла Джунипер Стаффорд. Она была в черном, но прекрасно сшитом и модном муаровом платье. На шее было ожерелье из гематита, скромно украшенное отдельными жемчужинками, и такие же жемчужные серьги. Глаза смотрели мягко, в них опять забрезжила жизнь. В лицо вернулись легкие краски, кожа разгладилась и посвежела. Питт сначала удивился, но тут же понял, в чем секрет перемен: Ливси прав, она влюблена.