Мать уговорила его отдохнуть по-настоящему, на природе. Среди многочисленных преимуществ, какие давала работа в КГБ, были и путевки в ведомственные санатории и дома отдыха. Одним из лучших оздоровительных центров КГБ считался санаторий «Семеновское», находившийся километрах в ста от Москвы. Он был создан в 1971 году по распоряжению председателя КГБ Юрия Андропова «для отдыха и лечения лидеров коммунистической партии и советского правительства»[71]. Продолжая делать вид, будто ничего особенного не происходит, руководство КГБ предоставило Гордиевскому путевку в санаторий — на стандартный 24-дневный срок.

Перед отъездом он позвонил своему старому другу Михаилу Любимову — бывшему резиденту КГБ в Копенгагене, переквалифицировавшемуся с тех пор в писатели. «Я вернулся, кажется, навсегда, меня отозвали», — сообщил ему Гордиевский «пришибленным» голосом. Они договорились встретиться. «Его вид сразил меня наповал, словно явление покойника: бледен, как полотно, трясущиеся руки, нервная прерывистая речь, — писал потом Любимов. — Недруги обнаружили у него на лондонской квартире книги Солженицына и других диссидентов, взяли в разработку, и вот сейчас… материалы реализовали, дали подножку и вызвали на „совещание“». Любимов, как всегда неунывающий, попытался ободрить его: «Плюнь на все, старик! Защищай кандидатскую, у тебя ведь отличная голова! Или подавай в отставку!» Но Гордиевский утешениям не поддавался и только пил водку — рюмка за рюмкой. («Весьма новый феномен, — отметил Любимов, — ибо я считал его одним из немногих трезвенников в ПГУ».) Гордиевский сообщил, что едет «подлечить нервы» в подмосковный санаторий, и вскоре откланялся. Любимова так встревожило душевное состояние старого друга, что он не выдержал и позвонил его начальнику Николаю Грибину, с которым сохранил добрые отношения: «Что там стряслось с Олегом? На нем лица нет! Разве можно доводить человека до такого состояния?» Грибин «был невнятен и сдержан, что-то пробормотал насчет кагэбэшного санатория в Семеновском, где снятый резидент должен излечиться». И закруглил разговор.[72]

Дата отъезда приближалась, и Гордиевский наконец принял решение: прежде чем уехать в санаторий, он подаст условный сигнал на Центральном рынке, что будет означать, что ему необходимо передать записку связному. По возвращении, спустя три воскресенья, он отправится к собору Василия Блаженного и там встретится со связным. Что именно он сообщит в записке для МИ-6, он пока не решил. Он лишь понимал, что ему необходимо выйти на контакт, прежде чем он сойдет с ума.

Тем временем следователи из КГБ наблюдали и прощупывали почву, перерывали различные архивные материалы, опрашивали всех, с кем когда-либо работал Гордиевский, выискивали улики, которые указали бы на его вину и позволили бы расправиться с ним.

Буданов набрался терпения. Но ждать ему пришлось недолго.

13 июня 1985 года Олдрич Эймс совершил одно из самых показательных предательств во всей истории шпионажа: он раскрыл имена не менее чем двадцати пяти агентов, работавших на западную разведку и против Советского Союза.

За месяц, который прошел со дня, когда Эймс получил свое первое денежное вознаграждение от КГБ, он пришел к убийственно логическому заключению. Любой из многочисленных шпионов ЦРУ, внедренных в ряды советской разведки, мог узнать о его намерениях и разоблачить его. Следовательно, единственный способ обезопасить себя — это сдать КГБ всех до одного агентов, способных выдать его. Русские заметут их и покончат со всеми разом: «Тогда бояться будет уже нечего». Эймс понимал, что подписывает смертный приговор всем, чьи имена назовет, но — рассуждал он — что поделать, если по их трупам лежит единственный путь, ведущий к его собственному спасению и обогащению.

«Все люди из моего списка 13 июня прекрасно знали, что рискуют жизнью. Если бы хоть один из них узнал про меня, он бы доложил в ЦРУ, и тогда меня арестовали бы и бросили в тюрьму… Тут не было ничего личного — таковы уж правила нашей игры».

В тот день Эймс встретился с Сергеем Чувахиным в «Чэдвикс», популярном джорджтаунском ресторане, и вручил ему хозяйственную сумку с разведсводками, весившую больше трех килограммов. Это был настоящий кладезь секретов, собранных им в течение предыдущих недель. Впоследствии он получил совсем не романтическое название «куча хлама»: засекреченные телеграммы, внутренние докладные записки и агентурные отчеты и тому подобное. Словом, это была «энциклопедия шпионажа, справочник „Кто есть кто“, раскрывавший личности всех важных сотрудников советской разведки, работавших на США». А также — личность одного шпиона, работавшего на Британию, того самого, на кого он (в этом можно не сомневаться) уже намекал в ходе первой встречи с Чувахиным. И на этот раз он назвал его имя: шпионом МИ-6, вычисленным стараниями ЦРУ тремя месяцами ранее и получившим кодовое имя Тикл, был Олег Гордиевский. Бертон Гербер утверждал, что Эймс узнал это имя «случайно». Милтон Бирден, который вскоре стал заместителем Гербера в советском отделе, высказывает предположение, что Эймс проделал всю детективную работу самостоятельно.

Ценные разведданные, поступившие от Эймса, были быстро переданы в Москву, и началась масштабная облава. В результате от рук КГБ погибло по меньшей мере десять шпионов, выданных Эймсом, и было сорвано больше ста разведывательных операций. Вскоре после передачи «кучи хлама» Эймс получил через Чувахина сообщение из Москвы: «Поздравляем, теперь вы — миллионер!»

Именно такого свидетельства дожидался Буданов — неопровержимого доказательства измены Гордиевского, да еще прямо из ЦРУ. И все же КГБ медлил с арестом. Почему? Это так и осталось загадкой. Возможно, тут сработало сочетание сразу нескольких факторов: самодовольство, небрежность и чрезмерные амбиции. Управление контрразведки оказалось по горло занято ловлей двух десятков шпионов, выданных Эймсом, а Буданов по-прежнему надеялся взять Гордиевского с поличным, когда тот попытается выйти на МИ-6, чтобы заодно насолить как следует британцам.

Да и в любом случае в КГБ были уверены, что Гордиевский, находясь под неусыпным надзором, никуда не сбежит.

Утром 15 июня 1985 года, в третью субботу месяца, Гордиевский вышел из квартиры, взяв с собой сумку от Safeway и надев серую кожаную кепку, привезенную из Дании, и серые брюки. Он прошел 500 метров до ближайшего торгового центра, не оглядываясь: это первое правило для всякого, кто собирается отстать от хвоста. Уроки, усвоенные двадцать три года назад в школе № 101, сейчас очень понадобились. Гордиевский зашел в аптеку и, делая вид, будто разглядывает выставленные на витрине лекарства, сам следил сквозь стекло за тем, что происходит на улице. Затем он зашел в сберкассу, располагавшуюся на втором этаже: из лестничного окна хорошо просматривалась улица. Потом он завернул в продовольственный магазин, где толклось много народу. После этого зашагал по пешеходной дорожке, которая вела к многоэтажке, но по пути вошел в подъезд одного из домов, поднялся по лестнице на один марш и выглянул в окно. Признаков слежки не было видно, но это не значило, что ее нет. Гордиевский немного постоял, спустился вниз и продолжил путь. Несколько остановок проехал на автобусе, затем сошел, остановил такси, окольным маршрутом добрался до дома, где жила его младшая сестра Марина с новым мужем. Там поднялся по лестнице, прошел мимо двери Марининой квартиры, не позвонив, а на улицу вышел с черного хода. Нырнул в метро, проехался на восток, сделал пересадку, вышел, перешел на другую сторону платформы и поехал уже на запад. После трех часов такой «проверки» он наконец оказался на Центральном рынке.