Виктору Буданову необходимо было раздобыть доказательство своей правоты. Гордиевский полагал, что его спасла таблетка Вероники. Но, быть может, дело было в другом. В разгар допроса он сравнил следователей со сталинскими палачами, и не исключено, что именно это дерзкое замечание в итоге спасло ему жизнь. Буданова больно задел упрек, брошенный ему прямо в лицо. И ему по-прежнему нужны были веские доказательства. Он решил обольстить Гордиевского ложной надеждой, что опасность миновала, но держать его под надзором до тех пор, пока тот не сломается, не сознается или не попытается связаться с МИ-6. Вот тогда-то Буданов и схватит его. Спешить не нужно: подозреваемый теперь все равно никуда не денется. До сих пор еще ни одному человеку, заподозренному в шпионаже, не удавалось сбежать из Советского Союза, находясь под надзором КГБ. В обычных условиях Седьмое управление отрядило бы собственных сотрудников следить за подозреваемым, но в данном случае было решено использовать группу наружного наблюдения из ПГУ. На этом настоял Грушко: поскольку эта проблема возникла в его отделе, его же отдел и справится с ней, и чем меньше народу за пределами управления будет знать о происходящем, тем лучше (в числе прочего для карьеры самого Грушко). В соглядатаи не годились люди, которых Гордиевский мог узнать в лицо, и потому эту работу поручили сотрудникам из китайского отдела. Им не сообщали имени подозреваемого и не рассказывали, в чем именно его подозревают; им было велено просто следовать за ним, докладывать о его передвижениях и не упускать его из виду. Как только из Лондона вернется семья Гордиевского, вероятность того, что он попытается улизнуть, станет еще мизернее. Лейла и две дочки, сами того не сознавая, станут заложницами. В квартиру Гордиевского снова проникли (днем) и снова распылили на его обувь и одежду радиоактивную пыль, которую нельзя было увидеть невооруженным глазом, но можно было заметить сквозь специальные очки и отследить, используя особым образом настроенный счетчик Гейгера. Теперь Гордиевский, куда бы он ни шел, оставлял радиоактивный след.

Буданова раздосадовало, что «сыворотка правды» не сработала как надо, хотя, похоже, Гордиевский не помнил того, что говорилось в ходе допроса. Расследование шло своим чередом.

Между тем в Лондоне команда, отвечавшая за операцию «Ноктон», не находила себе места. «Эти две недели тянулись для нас бесконечно долго», — вспоминал потом Саймон Браун. Из МИ-у сообщили, что Гордиевский позвонил из Москвы жене, но их разговор почему-то не записали целиком, а телефонные перехватчики не заметили, произносил ли Гордиевский ключевую условную фразу — вопрос по успеваемость дочек в школе. Подавал ли Гордиевский сигнал бедствия — или нет? «Сделать однозначное заключение не позволял недостаток данных». Когда высокопоставленный сотрудник МИ-6, поддерживавший связь с перехватчиками из МИ-у, спросил их, как же могло случиться, что они прозевали сигнал тревоги, поданный Гордиевским, ему ответили цитатой из Горация: Indignor quandoque bonus dormitat Homerus (что часто переводится приблизительно как «Даже Гомер иногда клюет носом»). Попросту выражаясь, и на старуху бывает проруха.

А затем прогремел удар грома. Из службы безопасности доложили, что для Лейлы Гордиевской и ее двух дочерей заказаны билеты на рейс в Москву. «Когда я это услышал, у меня кровь в жилах застыла», — вспоминал Браун. Внезапный отзыв семьи Гордиевского мог означать только одно: он сам в лапах КГБ, и никакое вмешательство невозможно. «Если бы мы как-то помешали им покинуть Британию, тем самым мы подписали бы ему смертный приговор».

В московскую службу МИ-6 отправили срочную телеграмму с инструкциями: сотрудникам полностью приготовиться к задействованию операции «Пимлико». Но в самой лондонской команде воцарился глубочайший пессимизм. Большинство предположило худшее и решило, что всему делу конец. «Когда семья Олега вернулась в Москву, мы почти не сомневались, что Гордиевский уже арестован. Мало кто верил, что ему удастся совершить побег». Итак, шпиона вычислили. Но как? Где вдруг произошла осечка?

Браун вспоминал: «Наступили жуткие дни. Вся наша команда была потрясена. Я перестал приходить на работу, потому что там все ходили, будто зомби. Но время шло, и я убедил себя, что мы совершили какую-то непоправимую ошибку и Олега уже нет в живых».

Из всех сотрудников МИ-6, посвященных в детали дела, ближе всего к Гордиевскому эмоционально была Вероника Прайс. Неустанная забота об охране его жизни была ее самым важным служебным заданием и каждодневным занятием еще с 1978 года. Несмотря на сильную тревогу, она сохраняла живость и деловитость. «Я подумала, что здесь мы уже сделали все, что могли. Теперь пора было подключаться людям, сидевшим в Москве». Но Прайс не собиралась просто горестно заламывать руки. Ее подопечный, предмет ее личной ответственности, исчез с радаров, но она была уверена, что его еще можно найти и спасти.

Прайс слышала от кого-то, что в начале лета на финско-советской границе свирепствуют комары. И она купила средство от комаров.

Главой службы МИ-6 в Москве был виконт (а позже граф) Рой Аскот — шпион, возможно, самых голубых кровей, какого только производила на свет Британия. Его прадед был когда-то премьер-министром. Дед с отцовской стороны, в честь которого его назвали, был ученым и юристом, одним из ярчайших представителей своего поколения, и погиб на Первой мировой войне. Его отец — второй граф — служил в колониальной администрации. Обычно люди или пресмыкаются перед аристократами, или предпочитают не замечать их родовитости. Принадлежность к высшей знати — хорошее прикрытие для шпионской деятельности, и виконт Аскот оказался исключительно хорошим шпионом. Поступив на службу в МИ-6 в 1980 году, он выучил русский язык и в 1983 году в возрасте тридцати одного года был откомандирован в Москву.

Перед отъездом из Британии Аскот и его жена Каролина прошли необходимый инструктаж: их ознакомили с операцией «Пимлико». Жены сотрудников считались дополнительными (неоплачиваемыми) помощниками службы МИ-6, и, когда нужно, их тоже посвящали в очень важные секреты. Виконтесса Каролина Аскот, дочь архитектора, была женщиной эрудированной, изобретательной и непоколебимо осмотрительной. Аскотам показали фотографию Гордиевского и заставили запомнить наизусть план действий, связанных с «моментальной передачей» и с эксфильтрацией. О Гордиевском (не называя его фамилии) и о том, где он может находиться и что может делать, им рассказала сама Вероника Прайс. Все называли его просто Пимлико. Виконтесса вспоминала: «Вероника будто сошла со страниц Джона Ле Карре. Судя по выражению ее лица, по тому, как она рассказывала об этом человеке, это был настоящий герой. Она открыто восхищалась им и считала его единственным в своем роде. Она сказала нам: „Пимлико — совершенно замечательный человек“».

За предыдущие два года, проведенные в Москве, Аскоты несколько раз ездили на автомобиле в Хельсинки и обратно, чтобы лучше ознакомиться и с маршрутом, и с местом встречи. О плане побега в Москве знали всего пять человек: Аскот с женой, его заместитель Артур Джи — опытный сотрудник, которому вскоре предстояло сменить Аскота на посту резидента, — и его жена Рейчел, а также секретарь службы МИ-6 Вайолет Чэпмен. Все пятеро жили в многоэтажном доме, специально отведенном для иностранцев, на Кутузовском проспекте. Раз в месяц кто-нибудь из них отправлялся на Центральный рынок — высматривать там человека с сумкой от Safeway. Всякий раз, когда Гордиевский приезжал домой в отпуск, и на протяжении нескольких недель до и после его приезда кто-нибудь из этих сотрудников проверял место подачи условного сигнала перед булочной на другой стороне проспекта — каждый вечер, в любую погоду. Сменяя друг друга, они нарочно не соблюдали никакого определенного порядка. Вайолет могла видеть место подачи сигнала прямо из окна на лестничной клетке рядом со своей квартирой. Аскот и Джи, когда подходила их очередь, или наведывались туда пешком, или проезжали мимо на машине, по пути с работы домой. «Нам приходилось пускаться на разные хитрости, чтобы со стороны нельзя было заметить никаких закономерностей нашего появления у булочной, потому что мы все время помнили о том, что за нами подглядывают и нас подслушивают. Можете представить себе, сколько нам понадобилось разыграть в лицах нарочно сочиненных и нарочно прерванных диалогов, чтобы оправдать повторение одного и того же маневра и чтобы он выглядел естественно». У всех членов команды хранился целый запас шоколада — для подачи ответного сигнала. «В карманах пальто, в сумочках и бардачках скапливались огромные количества несвежих, так и не съеденных шоколадок». Аскот на всю жизнь возненавидел батончики KitKat.