Вход на лестницу, на которой он надеялся передать записку, перекрывала запретительная лента. Гордиевский, мигом вспотевший от страха и выброса адреналина, не знал, что делать. Он притворился, будто любуется интерьером храма, а сам, вопреки очевидности, высматривал в толпе посетителей женщину в серой одежде. Но приглядывался он напрасно — только люди, похоже, начали недоуменно приглядываться к нему. В метро он тщательно изорвал свой «сигнал бедствия» в клочья, потом изжевал каждый клочок в кашицу и по дороге домой выплюнул их мелкими частями в несколько приемов. Уже на грани отчаяния он вернулся домой через три часа блужданий по городу, не понимая, когда и где кагэбэшные соглядатаи потеряли его след и снова нашли (если, конечно, они его теряли).

Очная встреча со связным провалилась. Сотрудники МИ-6 в Москве явно не получили сигнала, поданного Гордиевским на Центральном рынке 15 июня.

Причина же была простая. В МИ-6 уже знали, что верхний этаж Василия Блаженного закрыт на ремонт. «Мы, конечно, исходили из предположения, что, прежде чем подавать сигнал у Центрального рынка, Гордиевский на всякий случай наведается в собор Василия Блаженного. Тогда бы он сам понял, что встречаться там — дурная идея».

Уже много лет спустя Аскот говорил, что тот пропущенный сигнал стал огромной удачей: «И слава богу! Красная площадь была чудовищно неудачным местом для шпионской встречи, там же на каждом шагу шныряли кагэбэшники. Я сам пытался отменить тот план. Нас бы обязательно поймали».

КГБ ждал и наблюдал.

В Лондоне в МИ-6 пытались сообразить, что же случилось с их шпионом, и надежда постепенно угасала.

Московские сотрудники МИ-6 продолжали проверять место подачи сигнала о побеге. Каждый вечер в половине восьмого Аскот, Джи или секретарь Вайолет отправлялись к тротуару перед булочной — или пешком, или на машине (время подачи сигнала нарочно было выбрано так, чтобы приблизительно совпадать со временем возвращения сотрудников с работы домой). Они покупали гораздо больше хлеба, чем могли съесть. Между ними было условлено, что, если кто-то заметит человека с сумкой от Safeway, он (или она) немедленно позвонит Аскоту и произнесет условную фразу про теннис: это послужит сигналом о начале операции «Пимлико».

А на другом конце города Гордиевский с горечью размышлял о том, до какой же жизни он докатился. Мало того, что он изменник родины, — он еще и собрался бросить семью, пристрастился к выпивке и к успокоительным. А теперь он набирается храбрости, чтобы задействовать, возможно, самоубийственный план побега. Он еще раз навестил Михаила Любимова, которого снова поразила перемена в поведении Гордиевского. «Выглядел он еще хуже, чем в первый раз, нервно достал из портфеля уже початую (!) бутыль экспортной „Столичной“, налил себе трясущейся рукой». Любимов, тронутый и опечаленный несчастным видом бывшего коллеги, пригласил его к себе на дачу в Звенигород, чтобы там «неторопливо и подробно пообщаться». У Любимова сложилось впечатление, что Гордиевский, возможно, близок к самоубийству.

Сидя дома, Гордиевский действительно был на грани помешательства, в его хмельном мозгу беспрестанно, по кругу, вертелись одни и те же вопросы: почему явка оказалась провалена? может быть, МИ-6 бросила его? почему КГБ продолжает играть с ним в кошки-мышки? кто его выдал? удастся ли ему бежать?

Ответы на большинство жизненных вопросов можно найти у Уильяма Шекспира. В «Гамлете» величайший из поэтов, писавших на английском языке, размышлял о судьбе и о мужестве, которое откуда-то берется у человека, когда на него вдруг навалится сразу много несчастий. «Повадятся печали, так идут не врозь, а валом[74]».

В понедельник, 15 июля 1985 года, Олег Гордиевский достал с полки томик сонетов Шекспира.

Он заранее замочил в ванной белье и теперь сунул книгу в таз под белье, в мыльную воду. Через десять минут книга размокла.

Единственным местом во всей квартире, где точно не могло быть никаких скрытых камер, был чулан, в который вела дверь из коридора. Гордиевский закрылся там, при свете свечи отклеил форзац книги и извлек из-под него листок целлофана с инструкцией, где говорилось про поезд из Парижа в Марсель, указывались расстояния и упоминался дорожный знак с километровой отметкой «836». Если он подаст сигнал завтра, во вторник, и его получат, то подобрать возле границы его смогут уже в субботу. Гордиевского немного успокоил сам вид инструкции. Он спустил в мусоропровод то, что осталось от сонетов Шекспира. Перед тем, как лечь спать, он положил на металлический поднос листок с инструкциями и коробок спичек, прикрыл все это газетой и поставил на тумбочку у кровати. Если бы ночью к нему ворвались кагэбэшники, он, наверное, успел бы сжечь опасную улику.

На следующее утро, 16 июля, он в последний раз изучил в чулане план побега, а потом сжег инструкцию в пламени свечи. Тут зазвонил телефон. Звонил тесть Олега, Али Алиевич Алиев, генерал КГБ в отставке. От дочери он знал, что у Олега неприятности на работе, а еще она попросила отца позаботиться о зяте, пока тот живет бобылем. «Приходи на ужин сегодня часикам к семи, я приготовлю замечательного цыпленка с чесноком», — сказал он.

Гордиевскому пришлось соображать быстро. Приглашение на семь часов вечера было не совсем кстати, ведь в семь тридцать он должен подать условный сигнал. Можно не сомневаться, что в КГБ подслушивают его разговор, и если он сейчас откажется, это может вызвать подозрения. А если он примет приглашение, значит, соглядатаи будут поджидать его неподалеку от дома тестя, который жил в Давыдкове, на окраине Москвы. Получается, что в то самое время, если он появится на Кутузовском проспекте, в месте подачи сигнала, он как раз будет свободен от слежки. «Спасибо. Приеду непременно».

Гордиевскому захотелось выглядеть элегантно в день встречи с МИ-6, пускай даже его будут ждать кагэбэшники. Он нарядился в костюм и галстук, надел свои радиоактивные ботинки и датскую кожаную кепку. А потом вынул из ящика стола полиэтиленовый пакет от Safeway с ярко-красным логотипом.

Тут снова зазвонил телефон. Это оказался Михаил Любимов — он звал Гордиевского к себе на дачу, предлагал провести там несколько дней на следующей неделе. Гордиевский, снова быстро соображая, принял приглашение. Он сказал, что приедет в понедельник в последнем вагоне электрички, прибывающей в Звенигород в 11:13. В записной книжке, лежавшей рядом с телефоном, он пометил: «Звенигород, 11:13». Пусть будет еще один ложный след для КГБ. В следующий понедельник он будет или в тюрьме, или в Британии, или на том свете.

В четыре часа он вышел из квартиры и в течение следующих двух часов сорока пяти минут выполнял сложнейшую операцию «проверки», или отрыва от хвоста: магазины, автобусы, метро, лестничные клетки многоэтажек, покупка съестного, чтобы было чем наполнить пустую сумку от Safeway. Гордиевский методично уходил от слежки и перемещался достаточно проворно и хаотично, чтобы его было почти невозможно нагнать, но при этом не настолько быстро, чтобы его спешка бросалась в глаза. По этому искусственному лабиринту за ним могли бы угнаться лишь самые ловкие сыщики. Без пятнадцати семь он оказался на станции метро «Киевская» и поднялся в город. Никакого хвоста за собой он не заметил. Он оторвался — во всяком случае, он всей душой надеялся на то, что это ему удалось.