— Твоими бы устами, милый… Не тебя трахали. Боже, какаяскотина, только бы не подцепить ничего…

— Да брось ты… Ириш, в конце-то концов, это моя точнаякопия, так что, если вдумчиво рассудить, ты не особенно и пострадала… — Судя позвукам, она опять размахнулась, но Пашка на сей раз успел вовремя отскочитьподальше: — Милая, ну извини, неудачно пошутил… У меня нервы тоже не железные…

— А у меня … не блядская, чтобы давать всем и каждому…

«Лексикончик, однако», — ханжески покрутил головойПетр, старательно ловя каждый звук.

— Ириша, милая, ну кто же знал, что так получится… Я ине предполагал…

— Головастый ты мой… Не предполагал?! А надо былопредположить. Твой братец, сволочь такая, сказал умную вещь: «Гены-то общие…»Надо было мне раньше предполагать — яблочко от яблони недалеко падает, твойблизнец должен быть весь в тебя…

— Ты о чем?

— Такой же блядун и стебарь! Даже в рот суетеодинаково!

«Да-а? — удивленно поднял брови Петр. — Надо же,оказывается… Интересно, кто только первый придумал, что генетика — продажнаядевка империализма?»

— Ирочка, Ириш…

— Что — Ирочка? — взвилась она, совершенно невладея собой. — Не тебе ведь в рот спускали!

Дальнейшее совершенно не поддавалось какой бы то ни былоцензурной интерпретации. Петр лишний раз убедился в простой истине — любаясветская дамочка, какой бы утонченной и воспитанной ни смотрелась на людях,прекрасно владеет лексиконом тюремных сидельцев, бичей и прочеголюмпен-элемента. Дайте ей только случай — и проявит свои знания во всем блеске…

Ирина еще долго, не выбирая выражений, высказывала своекрайнее возмущение происшедшим в кабинете, описывая сие смачно и незамысловато— и столь же красочно объясняя, какого она мнения о Пашке, о его деловыхкачествах, о его мнимых к ней чувствах, обо всем происходящем. Пашка, надополагать, вертелся, словно карась на сковородке, но благоразумно не встревал скомментариями, законно опасаясь получить по физиономии еще разок, а то и неединожды.

Кипение страстей продолжалось несколько минут, потом она,видимо, утомилась. Стала повторяться, в ее красочной речи явственнообозначились паузы, а там и вовсе замолчала, и Пашка, наконец-то, принялся ееутешать, деликатно и многословно — твердил, что это досадная, роковаяслучайность, что все наладится, что ничего не повторится, что он и думать немог, какой скотиной окажется родной братец, что все, надо полагать, произошлоспьяну… Тут Ирина встрепенулась, резонно заявив, что ей от этого, между прочим,ничуть не легче, даже наоборот, поскольку болит не только здесь, но и там, дажесидеть больно. Тщательно подбирая слова, Пашка вновь уговаривал и утешал,шептал и сюсюкал, заверял, обещал, гарантировал…

— Ага! — бросила она строптиво. — Знаешь, чтоэтот плебей армейский мне выдал открытым текстом? Что отныне любой документ,через него проходящий, будет подписывать только через траханье… Вот это ты каксобираешься урегулировать? По душам с ним потолкуешь? А если взбрыкнет? Он,по-моему, обнаглел и вошел во вкус. И прекрасно соображает, какие выгоды несетего положение. Миллиона ему уже мало, теперь я на десерт понадобилась,систематически и со всем усердием…

— Иришка, милая… — что-то очень уж легкомысленнопроизнес Пашка. — Да помилуй, какое там «систематически»… Не будетникакого «систематически», точно тебе говорю…

— Паша! — судя по радостному тону, у нее мгновенновысохли слезы, несомненно, до того наличествовавшие. — Ты что, хочешьсказать…

— Именно, маленькая, — произнес Пашка с самодовольством,от которого Петра передернуло. Продолжал торжествующе: — Никакого«систематически» не будет. Ничего не будет. Кончилось представленьице. И нетболее нужды в нашей кукле. У меня такое предчувствие, что завтра поутру что-тонепременно произойдет. Нечто окончательное и радикальное… Завтра. Поутру.Смекаешь, малыш? Извини, что так получилось, но я, честное слово, ипредполагать не мог, что этот скот напьется, начнет к тебе приставать… Извини.Все кончилось, маленькая, хорошая ты моя, лучше подумай, какие горизонтыраспахиваются…

Петр уже вполуха слышал воркованье-лопотанье. Черт с ними,голубками. Главное произнесено вслух, и вряд ли ради красного словца,успокоения ради. Значит, он им ив самом деле больше не нужен. Мавр сделал своедело, того, что он наподписывал, вполне достаточно. Бедную, несчастнуюмарионетку снимают со сцены и швыряют в ящик…

Но он-то им не марионетка! Итак, завтра. Поутру. Какимобразом?! Подумав, он выключил транзистор, оборвав на полуслове уженеинтересное воркованье сладкой парочки, взял с сиденья мобильник и набралКатин номер. Сделав над собой легонькое усилие, беззаботно сказал:

— Привет, солнышко. Как настроение?

— А ты как думаешь? — весело спросила Катя. —Самодовольством лучусь — от осознания того, сколь гениален и велик муженек… Туткак раз по телевизору подробно объясняют, что ты свершил для области. И от мэратолько что приезжали, билеты всем троим привезли…

— Какие?

— Роскошные, — сказала Катя. — С золотымтиснением, в три краски, на лучшие места… Завтра в Большом концертном состоитсяэтакое гала-представление — в честь сегодняшней церемонии, если ты до сих порне догадался. Мастера искусств будут блистать, а мы все — то есть и я, каксупружница, и Надя — будем восседать в первом ряду, вы, иностранцы ваши,губернатор с мэром и прочие шишки… Паш, у меня отчего-то прекрасное настроение.Хочешь, надену зеленое платьице прямо на меня и приеду к тебе в офис?

— Я бы с удовольствием, Катенька… — вздохнул он сискренним сожалением.

— Но работы еще на пару часов — подгоняем, чистимшероховатости и все такое… Концерт-то во сколько?

— В десять утра. Но выехать, конечно, нужно примерно вполовине девятого…

— Да, конечно. Извини, отключаюсь. Сейчас импортныелюди вернутся, продолжим…

— Савельев!

— А?

— Я тебя люблю…

И запищали гудки. Отложив мобильник, Петр включил подслушку.Ничего интересного, успокоились малость, но идет все та же пустая болтовня.Откинулся на спинку сиденья, прикрыл глаза.

"Завтра. Поутру. Поездка, которую никак невозможноотменить, — пресловутое «место встречи изменить нельзя». Поездка, окоторой Пашка и его банда, конечно же, осведомлены. Вот оно! Удобнейший случай.

Совершенно по-другому стоит теперь взглянуть на вчерашнийэкскаватор, спозаранку припыливший во двор их престижного дома и раскопавшийдорогу аккурат возле их подъезда. Конечно, это и в самом деле могла бытьинициатива коммунальщиков, решивших заменить прогнившую трубу, — но сердцевещует, что и здесь не обошлось без ходов. Очень уж кстати подгадали чумазики сотбойными молотками, вскрывшие асфальт и прорывшие канаву так, что до машинызавтра придется идти метров примерно сорок — по дорожке, вдоль подъездов, пооткрытому, простреливаемому месту. По тому самому месту, куда выходят окнаелагинской квартиры. Они выходят все трое, господин Савельев с женой ипадчерицей, — и попадают под огонь маньяка. Охрана, конечно, будет бдить,но чем она поможет, если, скажем, в ход пойдет автомат? Порежет всех скопом —босса с чадами и домочадцами, бодигардов, случайных прохожих и кошек назаборах. Кучный огонь из автомата, который держат умелые руки, — вещьстрашная, нисколько не похожая на бесцельную пальбу из голливудских боевиков…