Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но в конце концов он сумел справиться с собой и попыталсяосмыслить сказанное.
— Я знал… Я знал, что вы найдете его, Катрин… Боже мой,неужели это правда? Катрин…
Таким возбужденным я не видела его никогда. Волосы Херри-бояприлипли ко лбу, желваки на щеках ходили как поршни, а кадык беспомощнодергался.
— Идемте… Возьмем план и попытаемся сравнить… Если всеобстоит так, как вы говорите… Я даже представить себе не могу… Если все так… О,если бы это было так!
Он поднялся сам и помог подняться мне. Еще несколько минутушло на поиски фонарика. Чертыхаясь и все время натыкаясь на пальцы друг друга,мы искали его среди битых камней — Херри-бой даже не помнил, куда отбросил его.Так ничего и не найдя, мы, не сговариваясь, бросились к двери и выскочили наулицу.
— Быстрее, Катрин, быстрее, не отставайте, —умолял меня Херри-бой.
Эта его внезапная и такая низменная суетливость рассмешиламеня.
— Успокойтесь, Херри. Лукас Устрица ждал вас пятьвеков, подождет еще немного…
— Вы правы, конечно, правы… Но умоляю вас, быстрее,Катрин!..
Теперь мы были похожи на старателей, охваченных золотойлихорадкой. Сравнение не в нашу пользу, но круг человеческих страстейчрезвычайно ограничен, и вырваться из него невозможно: любовь, ненависть, жажданаживы, исследовательский зуд — не так много пунктов в перечне.
— Куда вы дели свою кочергу, Херри? — спросила я,чтобы хоть как-то разрядить обстановку.
Он посмотрел на меня непонимающе, я вообще сомневалась втом, что он видит меня сейчас. Черные прямоугольники неба — вот что мелькало унего перед глазами. А ведь еще несколько минут назад я была для него потеряннымраем.
…Только в доме мы отдышались.
Херри-бой бросился к бумажкам и фотографиям, которыепо-прежнему валялись на полу перед камином: он сличал их, поворачивал разнымисторонами, он сразу и безоглядно поверил в мою догадку.
— Вы правы, Катрин, вы правы, — без усталиповторял Херри-бой. — Вы правы, боже мой, как все просто и какгениально!..
Глядя на копошащегося у камина голландца, я вдругпочувствовала, что смертельно устала. И еще одно чувство зрело во мне.
Страх.
Страх, легкий и невинный, как первый поцелуй; легкий иневинный, как прогул уроков; легкий и невинный, как потрескивание крошечнойпогремушки на хвосте скорпиона.
— Подождите… Что вы собираетесь делать, Херри?
— Вы хотели спросить, что МЫ собираемся делать? Сейчасмы возьмем софиты… У меня несколько сильных ламп, они могут работать автономно.Мы решим, какая именно стена… Я поверить не могу, что вы сделали это!..
— И вам не страшно, Херри? — У моих ног лежалифотографии, на которых Зверь поднимался из бездны.
— Страшно? О чем вы говорите, Катрин?
— Картина, которая убивает. Странные звуки в глубинеострова. Снимки, которые вы делали семь лет. Вам не страшно?
— Но послание… Лукас зашифровал его, и в нем написано“Возьми!”. Мы должны взять, Катрин. ОН сам просил нас об этом. Он знал, онпредвидел, что спустя пять веков придете именно вы и тайна перестанет бытьтайной… Мы теряем время, Катрин…
— А если все то о чем вы говорили мне сегодняднем, — если все это правда? Вы же сами сказали — Лукас мостил дорогу… Ивы догадываетесь кому. Пусть тайна останется.
— Нет! — резко оборвал меня Херри-бой. — Нет!Как можно повернуть ключ в замке и остановиться на пороге? Он сказал “Возьми!”.И мы возьмем, Катрин. Я возьму, чего бы это мне ни стоило.
— Даже если весь мир провалится в ад?.. Неужелиобыкновенная исследовательская похоть стоит того?
Херри-бой посмотрел на меня с ненавистью, и в его голосепрорезался металл:
— Не будем терять время, Катрин. Если вы не пойдете, япойду сам… Но…
Договорить он не успел. Напряженную тишину дома вдругпрорезал телефонный звонок. Я вздрогнула и тотчас же успокоилась: как бы то нибыло — этот звонок принадлежит реальному миру, он возвращает к реальности инас.
Херри с досадой посмотрел на телефон.
— Возьмите трубку, Херри, — мягко посоветовалая. — Звонят. Разве вы не слышите?
Он нехотя подчинился. Приложив трубку к уху, Херри-бойнесколько секунд рассеянно слушал, а потом протянул трубку мне.
— Это вас, Катрин. Ваш друг. Я забыл поблагодарить егоза пиво…
Снегирь! Это было так неожиданно: услышать его голос у самойкромки Северного моря. Я взяла трубку и услышала знакомое сопение.
— Лавруха, какого черта?
— Он оставил мне телефон, твой голландец… Слава богу,что оставил, — голос Снегиря, тусклый и безжизненный, испугал меня, и всеже я сказала по инерции:
— Тебя отлично слышно, Снегирь… Что случилось, неможешь без меня и двух дней прожить? Тогда женись, я не буду возражать…
— Жека, — выдохнул Снегирь и замолчал.
В его молчании было что-то пугающее, что-то непоправимое,что-то такое, что у меня сразу засосало под ложечкой.
— Что случилось, Снегирь? — выдохнула я.
Он по-прежнему ничего не говорил. Только сопение в трубку, апотом странный звук, похожий на спазм.
— Что? С ней что-то случилось? Не молчи, Лавруха!..
— Ее нет, — я услышала на другом конце проводаглухое рыдание. — Ее нет, Катька…
— Что значит — нет? — эти слова, тяжелые инеподъемные, не принадлежали мне, они просто не могли мне принадлежать. —Что значит — “нет”, Снегирь?
— Она умерла… Ее убили… Прошлой ночью… Прости… Тебенужно приехать, ты понимаешь?.. Похороны…
Кажется, я на секунду потеряла сознание, а когда пришла всебя, трубка попискивала короткими гудками.
— Снегирь, — закричала я в пустую мембрану. —Снегирь!.. Это не правда… Нет… Это не может быть правдой… Ты слышишь меня,Снегирь?..
Отшвырнув трубку и все еще слабо соображая, я опустилась напол. Остров, Мертвый город Лукаса Устрицы, Херри-бой с жалкими листочками исофитами — все это потеряло смысл. И Голландия потеряла смысл, и все картинывсех музеев, вместе взятые. Снегирь что-то напутал, дурацкая шутка, жестокаяшутка, но такие шутки не в его духе.
— Мне нужно уехать, Херри, — глухим вымороченнымголбсом сказала я. — Немедленно. Я возвращаюсь в Россию.
— Что-нибудь серьезное? — вежливо спросилХерри-бой.
— Не знаю… Но моя подруга… Вы видели ее… Жека…Случилось что-то ужасное. Я должна уехать, Херри. Прямо сейчас. Вы понимаете…
— Вы же знаете, Катрин, — Херри досадливопоморщился. — Катер неисправен. Я не могу вам помочь. Механик будет ужепослезавтра.