Легче было сказать, чем сделать, потому что проводки, шланги и прочая амуниция свободы движений не прибавляли, и через бортик ванны я перевалился, как куль, изрядно забрызгав и доктора, и помещение. Впрочем, на меня не обиделись: Ванда лишь задумчиво провела кончиком пальца по капле, оставшейся на воротнике халата, и лизнула мутноватое желе.

– Вкусно? – с надеждой спросил я.

– Сама варила! А ты давай, давай… Устраивайся поудобнее.

– Долго лежать придется?

Вместо ответа доктор Полански неопределенно повела бровями, шлепнула мне на лицо маску для дыхания и, надавив с неожиданной силой, утопила в ванне.

Кстати, насчет «лежать» я погорячился: это больше походило совсем на другое действие. Нет, не полет, ни в коем случае! Густые объятия желе приняли мое тело, но не согласились быть мягкой постелькой, а сдавили, как тисками. И примерно секунд через десять, когда студень вокруг меня окончательно перестал колыхаться, оказалось, что выбраться обратно самостоятельно я не смогу.

А потом пришла она… Дрожь.

Думаю, микроудары, сериями которых меня методично сотрясало, изначально предполагались безболезненными и вообще незаметными, но адское варево, приготовленное Вандой, словно преобразило милых зверюшек в мутантов. К концу процедуры вообще устойчиво казалось, что меня не просто изощренно избили, а еще и перекрутили, как канат, несколько раз и в разные стороны. А когда доктор наконец смилостивилась над своей подопытной крысой, первый вдох свежего воздуха дался мне с огромным трудом.

– Отлично! – заявила феечка после просмотра десятка графиков и прочей ерунды, скачущей по мониторам. – Все несущие каналы разрушены.

– И не только они, – пробормотал я, стирая с кожи остатки желе.

– Да ладно, не дуйся! – пожурила меня Ванда. – Все в норме. Теперь остается только подождать, пока гель выйдет наружу.

– А разве он все еще внутри?

– А куда бы он мог вдруг исчезнуть?

– Ну… Э… Я думал, ты его вынула.

– Я только убрала с его пути все препятствия, – гордо пояснила доктор Полански. – Сам по себе он нейтрален к любому организму, а вот его оболочка как раз вызывала у тебя отторжение. Ничего, всосется в кровь, доберется до желудка, а там и…

– При чем тут желудок?!

– Самый простой выход.

Я знал как минимум еще один, и тоже несложный, но спорить с врачом все равно было поздно.

– Значит, меня…

– Скоро начнет тошнить.

Приятная перспектива, ничего не скажешь!

– Но ты не переживай: здесь это норма.

– Где «здесь»?

Ванда взмахнула коричной палочкой, снова живо напомнив собой феечку:

– Пансионат «Черное озеро».

Пансионат?! Да это же…

– Попроще места для меня не нашлось? Все районные больницы спешно закрылись на ремонт, что ли?

– И незачем возмущаться. Тут отличные условия. Тишина. Покой.

– И толпы богатых наркоманов!

– А тебя что смущает больше: то, что они наркоманы, или что богатые? – поинтересовалась Ванда, причем в отличие от тетушки сделала это безо всякой задней мысли, потому что, будучи убежденной последовательницей коммунистических идей, обеспеченных членов общества не жаловала совершенно искренне.

– Да мне все равно! Но какого черта…

А черт явно имелся. Вернее, чертовка. И не одна.

– А ну признавайся! Что тут стряслось?

Глаза феечки, круглые и абсолютно невинные, распахнулись шире прежнего:

– Морган, малыш, откуда такие странные мысли?

Значит, угадал. Правда, а что тут угадывать-то? Учитывая закадычность их дружбы, следовало ожидать, что подружки не преминут помочь друг другу. Получая взаимную пользу конечно же.

– Ну?

– Ай, какие мы хлопцы гневные… – певуче протянула доктор Полански, наливая в стаканчик тщательно отмеренную порцию прозрачной и остро пахнущей жидкости.

– Мы еще и буйные, – добавил я.

– Безделица. Вот веришь? Такая мелочь, что и говорить совестно.

Ага, а на дела угрызения совести не распространяются?

– Поскольку в этом заведении… отдыхают весьма известные в узких кругах люди, любая информация о них, способная просочиться наружу, стала бы бомбой для прессы. А усиливать меры безопасности бесконечно невозможно. К тому же вмешательство в личную жизнь и все такое… – Ванда вздохнула. – Дирекция вынуждена была убрать систему слежения изо всех мест, где могут находиться пациенты.

– То есть…

– Всю. Полностью.

– Но это…

– Оставлены были только стандартные средства оповещения. Для вызова медработников.

– Неужели им настолько важны собственные тайны, что…

– Важны до безумия.

– Ага, очень правильное слово! Не удивлюсь, если у вас здесь куча проблем из-за политики невмешательства.

– На самом деле проблема пока только одна, и та появилась недавно. Дилер.

– Дилер?

– Резко уменьшилась эффективность лечения у ряда пациентов, и когда стали перепроверять анализы и все прочее, выяснилось, что причина проста: повторный прием наркотических средств.

– А я-то здесь при чем?

– Собственно… – Ванда начала помешивать палочкой свое питье. – Тебе все равно надо было несколько дней побыть под врачебным присмотром, а это место ничем не хуже других. К тому же есть шанс, что ты что-нибудь заметишь.

– А санитары? Они у вас слепоглухонемые?

– Санитары будут молчать как рыбы. Потому что как только кто-то один признается или заложит товарища, весь персонал будет уволен.

– А ты, видимо, этого не хочешь?

– Рабочий люд не должен страдать из-за прихотей капиталистов! – торжественно продекламировала доктор Полански, а потом уже без всякого наигрыша сказала: – Специалисты они хорошие. Мои знакомые опять же. А отсюда их выпрут с «волчьим билетом».

– Неужели никто из них за все это время…

– Это скрытный товарищ. Он ухитряется проворачивать свои дела только наедине с пациентами.

И я, как потенциальный…

– Хочешь записать меня в наркоманы?

– А ты им уже записан, – спокойно сообщила Ванда. – Под вторым своим именем, не беспокойся!

Да, действительно, чего уже беспокоиться? Мистер Дэниел Уоллес обзавелся такой шикарной биографией стараниями Барбары и Ко, что мне скоро будет стыдно вспоминать, что он – тоже я.

– Вы пробовали хоть что-то расследовать?

– Ну нешто мы совсем уж безрукие и безмозглые? Конечно, пробовали. Толку вот никакого не добились.