Стязатели выдыхают и одновременно, и, как по команде, поднимают взгляды к небесам.

Я подбираюсь весь от макушки до пяток и подаюсь вперёд. Крон должен остановить казнь, если он и вправду так могущественен. Пусть явит своё обличие верноподданным и скажет, что я не достоин стать его дланью на землях королевства! Если пророчества правдивы — бог не позволит Иверийцу занять его место!

Расстрельный отдаёт приказ.

— Достойной дороги Толмунда, господа, — срывается с губ экзарха прежде, чем звуки выстрелов разрывают воздух.

Стрелы вгрызаются в тела, пронзают чёрные плащи с алыми лацканами. Мужчины дёргаются, как в нелепом танце. Я склоняю голову на бок. Под этот рваный ритм мне даже захотелось танцевать. Тетивы звенят снова и снова, выпуская десятки стрел в пятерых отступников. Их звон похож на музыку, которой я наслаждаюсь до тех пор, пока расстрелянные тела не падают. Какое разочарование! Думал, стязатели проживут дольше. Королевская охрана, кровавые маги. Но ничего удивительного: алые лацканы с иверийскими коронами скрывают обычных людей из плоти и крови.

Кусок земли у подножья башни темнеет, напитывается алым. Весьма скучное зрелище, но я понимаю, что этот пример, как и моё присутствие, необходимы. Это послужит дисциплине и укреплению слова короля. Для тех, кто в нём ещё сомневаются.

Теперь, когда мужские спины не загораживают храм, видна бронзовая статуя создателя. Старик сидит с закрытыми глазами, обхватывая огромные песочные часы коленями. Последняя казнь у последнего храма Крона. И он до сих пор не воплотился. Ни для квертиндцев, ни для меня. И я чувствую себя таким здоровым и бодрым, каким давно уже не был.

— Ну что ты приуныл? — обращаюсь к поникшему братцу. — Веселее, Ладимин! Создашь ты свой Орден Короля, брат! И я стану звать тебя Демиургом, хочешь?

Поддавшись чувству, тянусь к брату для объятия, но обрываю сам себя. Вдруг своим прикосновением я одарю его величайшей из магий? Этого нельзя допустить!

Ладимин в ответ молчит, словно нарочно сжимая зубы. Только смотрит исподлобья странно и жутко. От этих разноцветных глаз всегда пробирает ледяной озноб. Нет, всё-таки нельзя оставлять его при себе…

— Ваше Величество, подавать экипаж или предпочитаете вернуться тайным ходом? — подходит лакей и подаёт мне руку.

— Я поеду в карете Ладимина, — решаю я. — Раз уж он так удачно подал её для своего правителя.

Спускаюсь с помоста, позволяя страже окружить меня. Оборачиваюсь, чтобы взглянуть на брата. Он так и стоит на ступени помоста, молчаливый и подавленный. Смотрит на статую Крона, что едва виднеется в дверном проёме башни. Переводит взгляд на трупы отступников. Что-то замышляет. Надеюсь, ему не хватит ума вслед за ними заявить о своей твёрдости в отношении веры?

— Затащите их внутрь храма, — киваю на мёртвых стязателей и обращаюсь к Великому Консулу: — Пусть маги Ревда сравняют башню с землёй. И завтра же начните строить на это месте бани, чтобы даже пустоты не осталось. Устройте праздник для народа. Никаких записей, упоминаний, проводов и скорби о потерянном боге. Только радость нового мира и устоя!

— Конечно, Ваше Величество, — заверяет меня сметливый консул, поспевающий за моим шагом.

Он получил назначение только недавно. Крупный, сгорбленный и с выступающим громадным лбом, он нравился мне проницательностью и покорностью. Невзирая на неприятный внешний вид, Лорид Маффин был удивительно находчив и не брезглив. Он присутствовал на всех казнях, а в отдельных случаях даже сам вставал в ряд стрелков.

— Такая мудрость, как ваша, присуща только подлинным творцам истории, — лизоблюдствует Маффин. — Вы войдёте в историю, как Дормунд Созидатель, — он причмокивает губами и тут же заговаривает о разрушениях: — Хочу напомнить, что по вашему приказу все фолианты и упоминания в свитках сожжены. Мы дважды обыскивали знатные дома и под страхом смерти запретили разговоры. Последние обыски идут в жилищах бедняков. За десять лет кампании по уничтожению Крона в Квертинде Преторий добился внушительных успехов. Это последнее святилище, и вы лично присутствовали на его уничтожении, как и пожелали.

— Он не появился, — радостно сообщаю консулу. — И больше не появится.

— Кто, Ваше Величество? — потирает лоб Лорид.

— Кто? — переспрашиваю я, чтобы выиграть себе время на раздумья. — Мой отец, конечно.

— Парту Иверийскому не здоровится с утра, — сообщает консул.

— Он Веллапольский, — поправляю я.

— Конечно, — быстро соглашается Маффин.

Сзади слышатся шаги — это Ладимин уходит прочь, скрывается за недостроенным зданием. Куда же ты, брат?…

— Пошлите за ним стязателей, — велю я. — Десяток. Нет, два!

— Ваше Величество, с этим есть трудности, — мнётся консул.

У кареты уже собрался отряд сопровождения — строй из кровавых магов, верных своему королю. Всего семь. Мало.

— Вы казнили почти всех стязателей, — сообщает Маффин. — Ложа опустела. Она издревле полнилась сынами знатных родов и аристократией. Стязатели Квертинда следовали традициям чести, совести, служения королевству. Должность несёт почёт и славу фамилии. Алые лацканы — символ доверия короля, и только лучшим и образованнейшим умам мы можем позволить вершить правосудие…

— Так наберите новых! — отмахиваюсь я от потока информации.

— Никто не желает больше идти на эту службу, — разводит руками консул. — Мы установили огромное жалование и привилегии, но аристократия боится за своих детей… Эти казни…

— Я не хочу этого слушать, — вскидываю ладонь. — Наберите откуда хотите, хоть из подворотни. Они должны уметь хорошо убивать и быть верными королю. Это всё, что требуется от стязателя. Для этого ремесла никакого образования и воспитания не нужно.

— Но как же, — брови Маффина взлетают вверх. — Облик справедливого судьи…

— Разговор окончен, — прерываю консула и киваю на стражу, что закончила с уборкой. — Пошлите этих за Ладимином.

— Привести вашего брата в Иверийский замок? — уточняет Лорид.

Я усаживаюсь в карету и на миг замираю.

Он здесь.

Крон.

Сидит рядом на твёрдой лавке. Так близко, что его колено почти касается моего.

Виски мгновенно взрываются болью, будто от уха до уха внутри головы протянули трубку, по которой льётся расплавленное золото… То самое, которым маги Нарцины выводят поэму «Царственность» в подвалах. То самое, которое струится прямо сейчас живой змеёй с королевской мантии на простую робу первого бога. Он всё тот же, седой, старый, только глаза его изменились — теперь смотрят на меня разноцветным укоряющим прищуром.

— Ваше Величество? — недоумевает консул.

Я ничем не выдаю присутствия Крона. Не вскрикиваю, не выпрыгиваю из повозки. Только правая нога начитает дёргаться сама собой. Каблук танцевальной туфли выстукивает о пол повозки: тук-тук, тук-тук. Я прижимаю её ладонью как можно сильнее.