– Я далеко не уйду, а вы кричите, чтобы я ваши голосаслышал. Устраивайтесь здесь, только не засните.

На меня накатило странное безразличие, я привалилась кстволу дерева и сползла вниз. Женька плюхнулась рядом. Козлов исчез заближайшей сосной и тут же крикнул:

– А-у!

– А-у, – вяло ответила я.

– Хорошо, – крикнул он. – Только не спите, ямигом.

Вскоре я вновь услышала «А-у» и ответила, потом опять. Судяпо звуку, Козлов был где-то справа.

– А-у!

– А-у, – пробормотала я. Женька спала, положив мнеголову на колени и тревожно вздрагивая. Я ткнулась лицом в ее волосы, слыша,как кто-то зовет:

– Анфиса, Анфиса…

– Я здесь, – то ли ответила, то ли просто подумала я.

Из темноты на меня смотрели два огромных глаза, кто-то злоурчал, приближаясь. «Надо просыпаться, – решила я. – Я сплю, а мне«а-у» кричать положено». Темная тень возникла рядом и цапнула меня за ногу, ядернулась, чувствуя, как кто-то поднимает меня с земли и волочет неизвестнокуда.

– Женька, – позвала я. – Ты не бойся, это сон.Приснится же такая чушь.

Язык заплетался, меня то подбрасывало вверх, то опускаловниз, саму себя я видела привязанным за тонкую нить воздушным шариком, которыйнещадно треплет ветер.

– Идиотский сон, – решила я.

Ветер сменил ледяной холод, он подступил к груди, очнулась яот стука своих зубов. Вокруг плыл белый туман, а прямо передо мной виселаогромная луна, ее свет казался ослепительным. Сознание было абсолютно ясным, ия с удивлением поняла, что не сплю. А вокруг… это вовсе не лес. В свете лунывсе было отчетливо видно, и первое, что я увидела, повернув голову, огромныйкрест, который возвышался надо мной. Только я собралась заорать, как увиделаеще крест, потом еще. Их здесь было огромное количество, целый лес из крестов.«Такого не бывает», – прошелестело в мозгу, и тут ухнул филин, громко исовсем рядом, убив надежду, что я еще сплю.

– Господи, что это? – пробормотала я и вновьпочувствовала нестерпимый холод, как будто кто-то положил кусок льда междулопаток. Я резко приподнялась, хотела закричать и подавилась своим криком. Замоей спиной был гранитный памятник, я сидела, привалившись к нему, а подо мнойоказалась могильная плита. Лес из крестов – это кладбище. Вот металлическаяограда, еще и еще.

– Все, – сказала я, с твердым намерением умереть отразрыва сердца.

И тут я увидела что-то белое. Первой мыслью было: это саван.В такую ночь оборотни рыщут по окрестным лесам, а мертвецы покидают своигробницы. Я вскочила, но взгляд, против воли, вернулся к соседней могиле, и изгруди вместо жуткого крика вырвался вздох облегчения. За оградкой на заросшемтравой холмике лежала Женька в светло-сером спортивном костюме, который влунном свете казался белым. Облегчение было недолгим, потому что я решила, чтоЖенька умерла, и бросилась к ней. Приоткрытая калитка тихонько поскрипывала, яраспахнула ее и выскочила за ограду, но как пройти к Женьке, поняла не сразу.Она тем временем вытянула ногу и что-то буркнула.

– Женечка, – завизжала я, наконец-то сообразив, в какойстороне калитка, что вела к соседней могиле. Сердце колотилось где-то в горле,но теперь я боялась совсем другого: если Женька вдруг проснется… надо оттащитьее отсюда подальше.

Дело это оказалось непростым. Подхватив подругу, япопыталась сделать шаг и охнула. Одно было хорошо: страх почти исчез, не донего сейчас, все силы ушли на то, чтобы сдвинуть Женьку с места.

– Анфиса, – пробормотала она. – Ты чемзанимаешься?

– Ты спи, Женечка, спи. Баю-баюшки-баю… если ты при этомначнешь перебирать ногами, я буду тебе бесконечно признательна.

– Куда ты меня тащишь? – совсем другим голосом спросилаона и встала на обе ноги. Я глухо простонала. – Анфиса, у меня опятьглюки.

– Неудивительно, у меня тоже. Давай чуть левее, ты ногами-тошевели, лошадь здоровая.

– Анфиса, это кладбище, – замогильным голосом сообщилаона.

– Глупости.

– Какие глупости? Вот кресты, вот ограды, кстати, мы стоимна могиле.

– Подумаешь, кресты, оградки… а с могилки в самом деле лучшесойти.

– Анфиса! – заголосила Женька. Я зажала ей рот рукой,потому что стало ясно: я долго не выдержу и тоже заору.

– Тише, – сказала я. – Нашла место орать.

– Ты думаешь, они… мы никого не хотим беспокоить, –очень серьезно заявила Женька, посмотрела на меня мутно и рухнула мне под ноги,тюкнувшись затылком о соседнюю ограду.

– Да что ж это такое, – всплеснула я руками и,подхватив Женьку под мышки, поволокла ее прочь, то и дело на что-то натыкаясь.Минут через пять она позвала:

– Анфиса, это ты?

– Конечно, я.

– А куда ты меня тащишь?

– Подальше отсюда.

– Лунища-то какая… и туман. Даже не знаешь, отчего большежуть берет.

– Может, ты сама пойдешь? – возмутилась я.

– Я не могу.

– Тогда заткнись.

– Заткнуться я тоже не могу. Я могу или говорить или орать.Ой, Анфиса, если я сейчас не заору, у меня сердце разорвется. А-а-а! –завопила она, и я вслед за ней.

Женька вскочила, схватила меня за руку, и мы, не разбираядороги, рванули с кладбища. Деревья вдруг кончились, впереди открылось поле,через него шла дорога, отчетливо видневшаяся в лунном свете, а справа куполамонастырской церкви. Запыхавшаяся Женька резко остановилась, дернув меня заруку:

– Смотри, монастырь. А внизу деревня. Это ведь Рождествено?

– Похоже, что так, – не спешила я радоваться.

– Я сейчас на любую деревню согласна.

Трава в поле была высокая, нам по грудь, мы бежали к дороге,раскинув руки, боясь обернуться. Филин опять громко ухнул.

– Чтоб тебя, – буркнула Женька. – Выберусь отсюда,запишусь в охотничий клуб.

– Зачем?

– Пристрелю гада.

– Они симпатичные, убивать птиц вообще свинство.

– А пугать меня не свинство? Пристрелю, и не уговаривай.

Добравшись до дороги, мы вздохнули с облегчением. Правда,облегчение длилось недолго.

– Анфиса, – позвала Женька. – А вдруг это глюки?

– Что?

– Деревня, монастырь. Вообще все.

– И ты глюк?