звуков. Ну и к чему воздух сотрясать понапрасну? Да, он, как правило, любил трепаться, но то ведь лишь когда рядом отыскивался подходящий слушатель. А распинаться перед этой тварью — надо себя не уважать. Некр же себя и уважал, и любил, и ценил. Потому и не жалел.

Наверняка, все происходило немного не так, как выдумал Некр, но похоже. И в любом случае уже не являлось важным. Дмитрий пришел с одной единственной целью: устранить с шахматной доски фигуру, способную ему (а значит и наставнику) помешать. Совпадали ли его намерения с желаниями Кукловода — скорее всего. Весь вопрос состоял лишь в окончательном уничтожении.

По идее, древнее существо, возжелавшее воплотиться божественной сущностью и поработить людей, знало, что окончательная смерть развязывает некромантам руки. Если они, конечно, не хотят на покой, как Грай. Пожелай он помочь, непременно дотянулся бы до кого-нибудь из коллег, передал бы весточку, посоветовал. Другое дело, что лезть к нему самим — табу. В Гильдии правил, которые нельзя нарушать, крайне мало. Не тревожить ушедших в Навь коллег — одно из них.

Вот только Некр — не Грай. Он клыки и когти отрастит, если нужно будет, нору в Рубеже прогрызет, коли Повелители Нави откажут в помощи. А они не откажут! Некр знал это точно, а Кукловод, лишь догадывался, но рисковать не станет. Значит, раззадоривать придется Дмитрия, добиться от него краткого, но неповиновения, вложить в заклятия чуть больше силы — достаточной, чтобы прервать явий путь древнего и неприлично живучего некроманта.

Еще раз взвесив все «за» и «против», он призвал Демона.

— Оху… йой! — емко и верно оценил тот обстановку. — Мальчик, ты решил самоубиться?

Именно это было бы неплохим выходом, но Некр отвечать не стал. Он был непривычно слаб после встречи с духом-хранителем метаморфов, в который преобразовалась его знакомая в том — противоположном — мире. Что-то порвалось у него внутри еще во время прохода через лес и теперь мучительно зарастало, требуя на восстановление все ресурсы, буквально выжимая досуха, оставляя лишь чуть возможностей. Демон… просто слишком хорошо относился к нему, раз явился по первому зову. Но именно Некр должен был призвать его, поскольку никто другой не сумеет.

— Когда все закончится, не уходи, — приказал он, хотя скорее все же попросил.

— Рехнулся, — заключил Демон. — В конец. Мальчик!..

Но Некр не захотел слушать, встал, широко расставив ноги для лучшей устойчивости, поднял меч и ударил всей оставшейся у него сырой силой. Ее хватило лишь на то, чтобы распахнуть дверцу в душе, пропустив через нее дыхание Нави. Оно вряд ли могло сравниться с лучшим виртуозным плетением самого искусного из когда-либо существовавших некромантов. Затопляя все вокруг обреченностью и холодом, оно устремилось в Явь, ломая и преображая, превращая эту улочку в подобие Рубежа. С конца клинка ударил серый смерч, мигом укрывший асфальт и автомобили черным снегом. По бетонному забору поползла ярко-синяя плесень, а по кирпичной стене — кроваво красная. Видно, кого-то здесь расстреляли во времена ныне далекие.

Смерч достиг Дмитрия, завертел, кинул в воздух, приложил об асфальт так, что земля вздрогнула, а несколько автомобилей заорали сигнализациями на разные лады.

«Как бы люди не повыскакивали проверять», — успел подумать Некр, а потом Дмитрий ответил, не поднимаясь, и… все закончилось.

***

— Сука!

Перед глазами промелькнуло лицо матери. Безупречно-красивое, но холодное и безучастное — как и обычно, все его несчастливое детство. Она никогда не любила, не занималась его судьбой, и завела-то так же, как некоторые окружают себя кошками — чтобы просто был. Уже потом — почувствовав его дар, но не поняв его суть, думала, колдун растет — она окружила его сверхсильной опекой и едва не задушила. И все равно, Анна осталась единственной женщиной, которую Дмитрий любил и… хотел. Родство их не связывало, а что там в паспорте написано его не волновало. Однако возраст не спишешь, да и не интересовало ее соитие ни с кем и никогда. Хоть не молчала — уже хорошо! Именно от нее Дмитрий узнал о некромантах, рыцарях, ведьмах, метаморфах… и возненавидел — всех сверхов скопом. Но Гильдию — особенно сильно! Анна оказалась недостаточно хороша для некромантов! Снобы, ходячие гнилые смрадные трупы, паразитирующие на людях!

То, что сами люди ничем не лучше, а наоборот, хуже червей, Дмитрий тоже догадывался. Ненависть ширилась в нем, вероятно, лет с пяти, когда подвыпившая соседка решила «пожалеть сиротинушку» и рассказать тому правду. Самое отвратительное, Клавка о том забыла на следующий же день, протрезвев. Не случись этой дуры в жизни Дмитрия, все сложилось бы иначе. По крайней мере, не стал бы он смотреть с вожделением, если бы полагал Анну своей настоящей матерью. Наверное. А возможно и нет. Совсем нет…

Ту девку, которую он взял в какой-то подворотне, чтобы проверить, все ли с ним хорошо в мужском плане, Дмитрий оприходовал грамотно. Задушил в процессе, но то уже мелочи, ее все равно списали на маньяка-душителя, лютовавшего в районе. Дмитрий, сам того не подозревая, повел себя абсолютно также, как он, будто чужую волну поймал — уже позже его учитель-господин-бог объяснил, что именно это он и сделал — а тогда лишь поддался порыву достать зажигалку, прикурить и выжечь бычком крест на лбу девки. Докуренную до фильтра сигарету Дмитрий потом унес с собой — не даун же, в конце концов, понимал о недопустимости оставления на месте преступления подобных улик. Хотя психичка в школе, требовавшая, чтобы ее величали психологиня (феминистка йокнутая), подозревала у него какое-то там расстройство. Чихать на нее Анна хотела, а уж Дмитрий и подавно.

За Анну — свою несостоявшуюся мать-наставницу-любовницу — Дмитрий ударил в некроманта, посмевшего бросить ему вызов, всеми накопленными и подвластными ему силами. Казалось, взорвался сам воздух, паранджой взметнулся в высь черный снег, пыль и пепел, закрывая противника. Однако Дмитрий и так знал, что победил. Достало одного удара! А Дмитрий-то еще считал некроманта достойным себя, и господь, угнездившийся в сердце, открывший ему путь к истому могуществу, тоже полагал схоже. Он, кстати, о чем-то говорил, но Дмитрий не слушал. Ярость затопила его всего и соображать он начал, лишь внезапно утеряв связь с реальностью.

«Как ты посмел ослушаться?! — прогремело в ушах. — Падаль!»

Господь никогда не говорил с ним в таком тоне раньше. Это казалось обидным. Дмитрий хотел возмутиться, но внезапно осознал, что становится все меньше и меньше, съеживается, растворяется в великом, могучем существе,