Здесь же Бергсон говорит о позициях своей и Джеймса как о свидетельствах общего изменения философской ориентации, наблюдающегося в разных странах: повсюду, полагает он, ощущается необходимость в философии более реально-эмпирической, более близкой к непосредственно данному, чем традиционная философия, «разработанная мыслителями, которые были главным образом математиками» (р. 240). Эта тенденция должна была, с его точки зрения, непременно привести к сближению между философией и интроспективной психологией, но пути могли быть различными: если Джеймс отправлялся от психологии и расширил ее до философии, то сам он, Бергсон, обратился к психологии с целью прояснения понятий философии и механики, главным образом понятия времени, с целью поиска конкретного под математическими абстракциями. Бергсон вообще при всяком удобном случае, в том числе и в письмах к Джеймсу, подчеркивал, что в философии они шли независимыми путями, что у них были разные исходные точки и разные методы (этим он отличался от Джеймса, охотно признававшего, наоборот, влияние Бергсона, – Джеймс был здесь, надо сказать, более великодушен). В одном из поздних писем он, возможно, полнее всего определил это различие: «…в психологической жизни, которую Джеймс так изящно сравнил с полетом птицы, он различает place of flight [участки полета] и place of rest [участки покоя]. Таков stream of thought [поток сознания]. Для меня, напротив, в реальной длительности, в которой я осуществляю свою деятельность, есть только flight, нет rest; а кроме того, нет никаких places, ни flight, ни rest… stream of thought, по существу, носит психологический характер, а… моя длительность более метафизична. Я понимаю под этим, что она лежит в истоках всякой реальности, что она является общей для нас и вещей… Аналогия между взглядами Джеймса и моими хотя и правомерна, но, следовательно, менее велика здесь, чем полагали вначале, и скрывает за собой фундаментальное различие»[311]. Бергсон всегда отстаивал самостоятельность своих взглядов, но важно еще и то, что в таких отмеченных им различиях он видел дополнительный аргумент в пользу самих учений: ведь если при подобных условиях философы приходят к сходным выводам, значит, они недалеки от истины.

Первая встреча Бергсона и Джеймса состоялась в Париже 28 мая 1905 г. Бергсон впоследствии так описывал это событие: встреча «неоднократно откладывалась, и мы оба долго ее ждали. И вот, едва мы поздоровались, немного помолчали, и он вдруг спросил меня, как я рассматриваю проблему религии. В тот день мы много беседовали, бывали у нас и другие разговоры; но никогда мы не покидали высот, на которые нас сразу же вознесла наша первая встреча. Мы могли бы повторить слова Ампера, сказанные им, кажется, его другу Бредену: “Между нами речь может идти только о вечных вещах”»[312].Неизвестно, затрагивались ли в этом разговоре дальнейшие планы Бергсона. Если да, то, вероятно, в самых общих чертах: Бергсон не любил обсуждать будущие работы и был в этом вполне последователен: грядущее ведь непредвидимо… Но Джеймсу скорее всего и так была ясна линия его размышлений – ведь еще в 1902 г., прочитав «Материю и память», он писал Бергсону о необходимости двигаться дальше, исследовать проблемы космологии, космогонии, психогенеза.

Тем временем напряженную научную работу становится все труднее совмещать с преподаванием, и в марте 1906 г. Бергсон подает прошение руководству Коллеж де Франс об отпуске до начала следующего учебного года (на этот период его замещает Кутюра). Остается сделать последнее усилие.

Глава 5

Эволюционная концепция Бергсона

Постепенно все линии исследования, намеченные в предыдущих работах, пересеклись, все нити сплелись в единую ткань. Неудивительно, что Бергсон (как он позже рассказывал Ж. Гиттону) написал «Творческую эволюцию» на одном дыхании, словно во сне. Все основные моменты уже присутствовали в его сознании, оставалось их только соединить. И связующим звеном стала теория эволюции.

Главный труд Бергсона, «Творческая эволюция», был опубликован в 1907 г. В этой книге фактически подведен итог его предшествующей деятельности, обобщены важнейшие идеи, обозначены и раскрыты основные темы. «Творческая эволюция» – одно из тех произведений, которые не только являются ключевыми в системе взглядов конкретного философа, но и аккумулируют в себе идеи целого философского направления. В этой работе в ясной и полной форме выразились идеи философии жизни в ее французском варианте. Именно этот труд принес Бергсону славу мыслителя и писателя; ему он прежде всего обязан присуждением в 1927 г. Нобелевской премии по литературе. Хотя уже в конце XIX века он выступил как оригинальный и глубокий философ, именно в «Творческой эволюции» он проявил себя блестящим стилистом, способным излагать сложнейшие проблемы изысканным, образным и вместе с тем ясным языком.

«Творческую эволюцию» трудно понять, не зная предшествующих работ Бергсона. Многое в самом ходе его мысли, в применяемой им методологии может ускользнуть от внимания, так как и содержательная, и методологическая стороны были разработаны им в «Опыте о непосредственных данных сознания» и «Материи и иамяти». Не случайно в «Творческой эволюции» Бергсон постоянно возвращается к выводам прежних трудов, делает обзор их основных положений.

Как мы видели, Бергсон подошел к «Творческой эволюции» с целым комплексом идей; теперь их предстояло проверить и обосновать на новом материале. Уже в «Материи и памяти» Бергсон, рассматривая проблемы гносеологии, дал и набросок онтологии, в рамках которой выполнялись бы сформулированные им теоретико-познавательные принципы. К подробному исследованию и описанию структуры бытия он приступил в следующей своей работе. Потребовался более широкий контекст: ведь прежние изыскания Бергсона не только привели к определенным выводам, но и поставили много вопросов. Почему именно таким путем пошло развитие человеческого интеллекта? С чем связано существование интуиции? Или, в более общей форме: чем обусловлено различие методов познания? Необходимо было уже не «с птичьего полета», а детально обсудить вопросы онтологии, выяснить более четко природу реальности. В поисках решения этих проблем Бергсон обратился к биологии и к теории эволюции.

У такого философского поворота были, конечно, свои – внутренние и внешние – предпосылки. Здесь сыграл определенную роль, очевидно, и проявившийся у Бергсона в юности интерес к эволюционной концепции Спенсера; последовавшее затем разочарование в эволюционизме механицистского толка во многом повлияло вообще на его отношение к позитивизму. На какой же основе должен строиться эволюционизм иного типа, учитывающий специфику подлинного времени? На этот вопрос стремился ответить Бергсон, следя в конце XIX – начале XX вв. за обсуждением в естественных науках и философии проблем эволюции. На страницах научных и философских журналов вели в ту пору дискуссии сторонники Дарвина и Спенсера, неоламаркисты и неовиталисты. Развитие биологии давало все новые аргументы «за» и «против» представителям различных школ, в целом тяготевшим к двум основным теориям