Уже у себя в комнате Льюис встал посреди ковра и принялся разглядывать цветочный узор обоев у камина. Потом решительно подошел к стене и приложил ухо. Да, он тоже слышал, как где-то там, в глубине, тикают часы. Затем мальчик прижал ухо к другой стене. И там слышалось то же самое.

Льюис вернулся в центр комнаты. А потом начал бродить туда-сюда. Он делал широкие шаги, сцепив руки за спиной, как делал его отец, когда был чем-то расстроен. Льюис ходил туда и обратно, пытаясь рассуждать логически. Но логика мало помогала в доме, где за каждой стеной тикали одни и те же часы, так что мальчик бросил это занятие. Запрыгнув в кровать, он наконец уснул.

Во второй понедельник сентября Льюис отправился в школу и вскоре совсем позабыл про таинственные часы в стенах. Ему хватало своих проблем.

Эти трудности не были ему в новинку: они преследуют полного мальчика, который не умеет играть в бейсбол, куда бы он ни направился. У Льюиса всегда был лишний вес, другим он себя не помнил. Всю свою жизнь – все 10 лет – он слышал, как дети кричали:

Иногда ему хотелось поколотить своих обидчиков, но силенок у него было мало, да и боксировать он не умел. В этом крылась еще одна его проблема. Но гораздо хуже было не уметь играть в бейсбол. Льюис все еще неправильно отбивал мяч и постоянно выпускал из рук биту. Поначалу он пытался заранее извиняться и предупреждал: «Осторожно, сейчас бита улетит!». Но другие дети отвечали в обычной манере: «Послушай, биту ты отпускаешь каждый раз, и за это мы тебя отмутузим. Держи ее крепко, когда замахиваешься по мячу, или не играй!».

Льюис слышал это всегда, когда его звали играть, что, впрочем, бывало нечасто. Когда мальчик просился в игру, его выбирали в команду последним, а капитан, которому он доставался в подопечные, выдавал что-нибудь вроде: «Ну и что, мне обязательно его брать? Отбивать не умеет, до первой базы не доберется, подавать не умеет. Он даже бегать не умеет. Да ну его, лучше одного игрока не досчитаемся».

Говорили они чистую правду. Иногда капитаном команды становился какой-нибудь новенький или добрый мальчик, который выбирал Льюиса. Но стоило неспортивному однокласснику взяться за биту, как он первым же делом вылетал из игры, заработав три страйка от противников. Если Льюис бил по мячу, тот отскакивал обратно, и его ловил подающий. Или он отбивал мяч прямо в землю – и, не успев добежать до первой базы, опять же выбывал из игры. Когда команда начинала играть, Льюиса обычно ставили по правую руку от бьющего, потому что мяч редко оказывался на той стороне поля. Но когда такое случалось, Льюис пропускал его, если только пас не прилетал прямо в голову. Тогда горе-игрок вертелся туда-сюда, силясь увидеть, где находится отскочивший вверх мяч, но в таком положении у него начинала кружиться голова, он прикрывал лицо перчаткой и кричал: «Нет, нет!» – пока мячик падал на землю. Пара таких происшествий, и даже самые добрые товарищи старались не брать его в команду.

Однажды, когда бейсбольная трагедия в Нью-Зибиди снова разыгралась по старому сценарию, Льюис, не попав ни в одну команду, убежал с поля в слезах, остановившись на одной из баз, которую называют «дом», на никем не занятой в тот день площадке. Под ногами мальчик увидел биту, старую и толстую, с треснувшей ручкой, обмотанной черной изолентой, и мячик для софтбола или нечто похожее на него: черный липкий комок, напоминающий по форме яйцо и обмотанный веревкой. Льюис поднял мяч и биту. Подбросил мячик, замахнулся и промазал. Поднял его снова, опять бросил и опять промазал.

– Ты все не так делаешь, – услышал он вдруг, не успев подбросить мяч в третий раз.

Льюис обернулся и увидел худенького мальчика примерно своего возраста, сидевшего на корточках возле подставки для велосипеда. Солнцем освещалась пушистая рыжая шевелюра, правая рука с переломом покоилась на повязке. Мальчика звали Тарби.

В школе Тарби знали все. Даже Льюис, который прожил в Нью-Зибиди только два месяца. Тарби знал, наверное, каждый житель Нью-Зибиди и большинство жителей округа Капернаум. По крайней мере, Льюису казалось именно так. Тарби был самым популярным учеником в школе. Этот сорвиголова проезжал сквозь праздничные костры на велосипеде и висел на деревьях, удерживаясь за ветку согнутыми коленями. Он нравился всем девчонкам и регулярно дарил своей команде по софтболу[8] успешно выполненные хоум-раны[9]. В команду его выбирали первым так часто, что мальчики чаще назначали его капитаном, чтобы не повздорить из-за того, кому он достанется. А сейчас он сидел с подвязанной рукой и смотрел, как Льюис пытается попасть по мячу.

– Я говорю, ты все делаешь не так. Ноги должны стоять крепко. Тогда разворот пойдет от бедра. Давай покажу, как надо.

Тарби распрямился и подошел к Льюису. Он взял биту и поудобнее ухватил ее одной рукой, хоть она и была тяжеловата.

– Вот так вот, – сказал он. – Теперь вставай сюда и подавай. Кидай!

Льюис еще ни разу не видел, чтобы кто-то пытался попасть по мячу, держа биту одной рукой. Он боялся, что Тарби промажет, разозлится и уйдет домой. С нервной полуулыбкой на губах, он бросил мяч в сторону базы. Тарби замахнулся, и мячик отскочил от биты. Раздалось характерное звонкое «бряк!», которое издают треснувшие деревянные биты. Снаряд отлетел ровно в центр поля. В игре Тарби как раз успел бы добежать до первой базы до того, как мяч коснулся земли.

– Видишь? И это одной рукой. Уж ты-то двумя должен это суметь. Попробуй. Я буду подавать.

Льюис направился из круга питчера[10] в сторону Тарби, подошел и взял биту.

– Я не знал, что ты сломал руку, – несмело пробормотал он. – Как так получилось?

– Упал с дерева. Висел на ветке на согнутых коленках. Вниз головой. Как обезьяны в зоопарке. Да ничего, заживет.

Тарби направился на позицию подающего. Льюис постукивал битой об резиновую плиту базы и иногда помахивал ей, как Джордж Келл на стадионе в Детройте. Но когда Тарби бросил мяч, Льюис, по своему обыкновению, не попал.

В следующие две недели мальчики каждый день после школы шли тренироваться с битой и мячом. Медленно Льюис учился получше с ней управляться. Несколько раз у него даже получалось отбить мяч так, чтобы он полетел по совсем небольшой дуге, низко-низко над землей. Но за это время случилось кое-что гораздо более важное. Льюис и Тарби постепенно становились друзьями. Тарби нравились шутки Льюиса, а Льюис выяснил, что Тарби на дух не переносит тех же ребят, которых не любит он сам. Еще Льюису нравилось, как Тарби изображает миссис Фондрайтер, их строгую учительницу. Тарби нашел зеленую веточку и сделал на конце петлю – точь-в-точь монокль на палочке. Он подносил эту палочку к лицу, смотрел сквозь петлю, как через стекло и высоким голосом говорил: «Как смеешь ты мне такое говорить, Джерральд!».